М. Г. Савина
<ВСТРЕЧИ С А. Н. ОСТРОВСКИМ>
С А. Н. Островским я познакомилась в 1876-м году 1, сыграв до этого "Волки и овцы" и "Богатые невесты". Последняя не имела успеха. Бурдин объявил нам, что Александр Николаевич дал ему свою новую пьесу "Правда - хорошо, а счастье лучше" для бенефиса и сам приедет читать. Чтение состоялось ко всеобщему удовольствию, так как Островский читал превосходно, но для меня с Варламовым окончилось большой неприятностью. Мы оба решили, что не сумеем сыграть назначенные нам роли (так поразил нас чтением автор) и пошли к грозному и всемогущему Павлу Степановичу Федорову, тогдашнему начальнику репертуара, но на самом деле вершителю судеб театра, с просьбой освободить нас от участия в этой пьесе. Я служила тогда два года, а Варламов - один, и при нашей молодости такая скромность только похвальна. Но боже мой, как поощрил эту скромность наш начальник!.. Не дав нам договорить (ему донесли заранее, зачем мы пришли), он закричал, затопал ногами, очки совсем сползли (он глядел всегда сверх них), и мы могли только разобрать: "Островский делает вам честь, а вы смеете капризничать!", "Девчонки, мальчишки, разговаривают!.. Бенефис товарища", "Императорский театр" и все в этом роде. Мы часто вспоминаем и теперь с Варламовым, как мы опрометью выбежали из приемной и буквально слетели с четвертого этажа дома дирекции (теперь квартира инспектора театрального училища И. И. Рюмина) и пришли в себя только у входа в Александрийский театр. Наверное, школьники так не дрожат перед "начальством", как мы тогда. Варламов плюнул, а я перекрестилась, что избавилась от этого ужаса. Мне почему-то вообразилось, что Поликсену должна играть Лиза Левкеева, специалистка на роли купеческих дочек, и это толкнуло меня на отказ. Варламов плакал оттого, что бесподобный тон Островского не выйдет у него из памяти, а ничего подобного он не сумеет передать. Как мы играли и играем до сих пор эти роли, говорить нечего, а у Варламова это одно из его созданий. Теперь молодые отказываются потому, что "роль не нравится", а не потому, что они не считают себя способными выполнить ее. Во всех последующих пьесах Александра Николаевича я участвовала, конечно, но иногда были недоразумения, о которых он упоминает в письмах к Бурди-ну (переписка в журнале "Артист") 2"Невольницы" он рассердился на меня. Я не поняла роли и придралась к тому, что там обозначены лета "под тридцать" и на этом основании отказалась, благодаря чему (система бенефисов) пьеса долго лежала под спудом, но потом взяла ее в свой бенефис и играю до сих пор с большим удовольствием. Из-за "Светит, да не греет" была большая переписка, и опять я вызвала негодование Островского своим капризом, как ему казалось тогда, но я доказала, что была права. Он назначил мне Реневу, а я, опять-таки по годам, но на самом деле потому, что роль более шла ко мне, решила играть Олю. Я писала автору: "Ренева светит, а Оля греет, первое легче, чем второе, и потому я беру более трудное" 3. Пьесу ошикали в Москве, а у нас она имела громадный успех4 и шла при полных сборах два сезона.
Островский не смотрел своих пьес, а ходил во время первого представления за кулисами, чуть прислушиваясь к речам на сцене, и иногда садился в режиссерскую ложу. Как-то в разговоре он сказал: "Я не хожу в театр на чужие пьесы: боюсь, что-нибудь скверное перейму". Со мною, за исключением этих недоразумений, был чрезвычайно ласков и в письмах к Горбунову и Бурдину всегда отзывался с большой похвалой.
Как хороши женщины во всех его пьесах! Как даже дурные поступки ее он объясняет средой, воспитанием, обстоятельствами. Как-то на замечание Варламова, что он идеализирует женщину, Александр Николаевич ответил: "Как же не любить женщину, она нам бога родила". Хотя Бурдин взял монополию на право постановки в свои бенефисы пьес Островского (по дружбе с ним), но я просила Александра Николаевича уделить когда-нибудь мне одну. В декабре 1881 года он уведомил, что написал "Таланты и поклонники", и я заявила ее на бенефис, который состоялся 14 января 1882-го. Он читал нам ее в квартире своего брата Михаила Николаевича, бывшего тогда уже министром. Больше я никогда не слыхала его чтения, и лучшим чтецом после него был А. А. Потехин.
Мария Гавриловна Савина (1854-1915) - выдающаяся артистка Александрийского театра в Петербурге (с 1874 по 1914 год), исполнившая в пьесах Островского до тридцати ролей. Особенно большим успехом она пользовалась в ролях Елены ("Женитьба Белугина"), Вари ("Дикарка") и Глафиры ("Волки и овцы"). Драматург очень высоко ставил ее талант. 31 декабря 1879 года он писал ей: "Все лучшие произведения мои писаны мною для какого-нибудь сильного таланта; в настоящее время вдохновляющая меня муза - это Вы" (Островский, т. XV, стр. 168).
"Островский был и останется величайшим писателем, и произведения его никогда не умрут. Островский - это краеугольный камень русского репертуара... Нет, Островский не умер и не умрет!.. Он жив! И будет жить, пока жива Россия и русская жизнь!" - писала она в 1909 году ("Театр", N 544, стр. 9).
Когда написаны воспоминания М. Г. Савиной, неизвестно, но, во всяком случае, после 1892 года, так как она ссылается на письма Островского, опубликованные в 1891-1892 годах.
Печатаются воспоминания по рукописи: "М. Г. Савина, Записки (Литераторы)", хранящейся в ЦГИАЛ.
1 "Правда - хорошо, а счастье лучше" (премьера - 22 ноября).
2 Стр. 406. См. прим. 14 к воспоминаниям П. Д. Боборыкина, стр. 551.
3 Стр. 406. что роли Евлалии из комедии "Невольницы" и Реневой из драмы "Светит, да не греет" не подходят ей по возрасту. Бурдин переслал письмо Островскому и получил на него ответ от 6 ноября 1880 года. "Ведь это, друг, потеха! - писал драматург. - В первый раз в моей многолетней драматической практике подобная история! Я писал для Косицкой, Васильевой, Бороздиных, Колосовой, и разговору об разнице не только двух, но и 5-10 лет никогда не бывало" (Островский, т. XV, стр. 193).
4 См. воспоминания Н. А. Кропачева, стр. 208-209, и прим. 5 и 7 на стр. 555.