А. Я. Панаева (Головачева)
ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ"
<Отрывок>
О появлении комедии Островского "Свои люди - сочтемся!" много было разговоров в кружке. Некрасов чрезвычайно заинтересовался автором и хлопотал познакомиться с Островским и пригласить его в сотрудники "Современника".
Не помню, через посредство кого произошло знакомство Островского с кружком "Современника" 1, но очень хорошо помню обед, на котором в первый раз присутствовал Островский и на который были приглашены все сотрудники "Современника".
Островский первый раз явился в кружке с актером И. Ф. Горбуновым, тогда только поступившим на императорскую сцену на самые маленькие роли.
Впрочем, и впоследствии в каждый свой приезд из Москвы Островский постоянно являлся в сопровождении Горбунова.
Обед, данный для Островского, был очень оживлен, потому что Горбунов потешал всех своими рассказами. Островский любовно улыбался на рассказчика, как любящий отец на своего сына, а Горбунов благоговел перед Островским, и это благоговение было самое искреннее.
Я никогда не слыхала от Островского каких-нибудь рассказов о частной жизни литераторов. Хотя Островский и жил в Москве, но это не помешало любителям распространять слухи о его частной жизни: будто он пьет беспросыпу и толстая деревенская баба командует над ним.
Когда рассказчику заметили, что Островский, кроме белого вина, ничего не пил за обедом, то на это следовало объяснение, что Островский, приезжая в Петербург, боится выпить рюмку водки, потому что тогда он уж запьет запоем. Но, кроме слухов о его частной жизни, появились и другие.
Раз прибегает в редакцию литератор, известный вестовщик всяких новостей 2, и, совершенно как в "Ревизоре" Добчинский, захлебываясь, передает, что "Свои люди - сочтемся!" принадлежат одному пропившемуся кутиле, купеческому сыну, который принес рукопись Островскому исправить, а Островский, исправив ее, присвоил себе. Когда стали стыдить литературного Добчинского в распространении нелепой новости, то он клялся, что это достоверно, что его знакомый москвич знает этого кутилу купеческого сынка, который сам ему жаловался на Островского в утайке его рукописи 3.
Очень смешно мне было видеть, когда литературный Добчинский присутствовал при чтении второй комедии Островского и восторгался новой его пиесой, забыв уже, что усердно распространял нелепейшие слухи о присвоении им чужой рукописи.
Островский читал свои пиесы с удивительным мастерством: каждое лицо в пиесе - мужское или женское - рельефно выделялось, и, слушая его чтение, казалось, что перед слушателями разыгрывают свои роли отличные артисты. Много было неприятностей и хлопот Островскому, чтобы добиться постановки первой своей комедии на сцену4, но потом каждая его новая пиеса, поставленная на Александрийской сцене, составляла событие как для артистов, так и для публики, а также для дирекции, потому что сборы были всегда полные.
Островский, когда ставились его пиесы на сцену, приезжал из Москвы и много возился с артистами, чтобы они хорошенько вникали в свои роли. Островский чуть не до слез умилялся, если артист или артистка старались исполнить его указание. К Мартынову он чувствовал какое-то боготворение. Островский был исключением из драматургов по своей снисходительности к артистам. Он никогда не бранил их, как другие, но еще защищал, если при нем осуждали игру какого-нибудь из артистов.
- Нет, он, право, не так плох, как вы говорите! - останавливал Островский строгого критика. - Он употребил все старание, но что делать, если у него мало сценического таланта. <...>
Островский приехал в Петербург летом хлопотать о постановке своей комедии на Александрийской сцене, а в это время уже готовилась Крымская война 5.
За обедом присутствующие только и говорили, что о войне.
Островский не принимал никакого участия в жарких спорах о предстоящей войне, и когда Тургенев заметил ему, - неужели его не интересует такой животрепещущий вопрос, как война, то Островский отвечал:
Все ахнули, а Тургенев заметил с многозначительной улыбкой:
- Странно, я не ожидал такого в вас равнодушия к России!
- Что тут для вас странного? Я думаю, что если бы и вы находились в моем положении, то также интересовались бы участью своего произведения: я пишу для сцены, и, если мне не разрешат ставить на сцену свои пиесы, я буду самым несчастнейшим человеком на свете.
Когда Островский и другие гости разъехались и остались самые близкие, Тургенев разразился негодованием на Островского:
- Нет, каков наш купеческий Шекспир?! У него чертовское самомнение! И с каким гонором он возвестил о том, что постановка на сцену его комедии важнее для России, чем предстоящая война. Я давно заметил его пренебрежительную улыбочку, с какой он на нас всех смотрит. "Какое вы все ничтожество перед моим великим талантом!"
- Полно, Тургенев, - остановил его Некрасов, - ты когда расходишься, то удержу тебе нет! В тебе две крайности - или ты слишком строго, или чересчур снисходительно относишься к людям; а насчет авторского самолюбия, то у кого из нас его нет? Островский только откровеннее других.
- Я, брат, при встрече с каждым субъектом делаю ему психический анализ и не ошибаюсь в диагнозе, - ответил Тургенев 6.
Примечания
Авдотья Яковлевна Панаева (1819-1893) - писательница, сотрудница журнала "Современник" (псевдоним - "Н. Станицкий"), гражданская жена Н. А. Некрасова.
А. Н. Островского она встретила впервые в редакции "Современника" 14 февраля 1856 года на обеде в его честь.
Писала свои воспоминания А. Я. Панаева, как утверждает К. И. Чуковский, в конце восьмидесятых годов (см. вступительную статью к "Воспоминаниям" А. Я. Панаевой (Головачевой), Гослитиздат, М. 1956, стр. 6). Текст в нашем сборнике также перепечатан с указанного выше издания "Воспоминаний" 1956 года (отрывок из главы одиннадцатой).
1 Знакомство Островского с редакцией журнала "Современник" произошло, вероятнее всего, через посредство И. С. Тургенева, которому Некрасов, как известно, поручал вести некоторые предварительные переговоры с Островским (см. прим. 7 к воспоминаниям С. В. Максимова, стр. 523).
2 Стр. 174. Судя по всему, Д. В. Григорович.
3 Стр. 174.
4 Стр. 174. О цензурной истории комедии "Свои люди - сочтемся!" см. прим 14 к воспоминаниям Н. В. Берга, стр. 513.
Стр. 175. "В чужом пиру похмелье" только что прошла в Александрийском театре, а новой пьесы не готовилось). Островский приехал в Петербург специально, чтобы установить контакт с "Современником" (см. воспоминания М. И. Семевского, стр. 141), а также и с тем, чтоб ускорить решение вопроса о включении его в экспедицию на Волгу (см. прим. 31 к воспоминаниям М. И. Семевского, стр. 540).
6 Весь этот эпизод сомнителен. Взаимоотношения Тургенева и Островского всегда были вполне благожелательны. Разговор о Крымской войне в той форме, как он описан у Панаевой, не мог происходить еще и потому, что Островский появился в редакции "Современника", когда война уже закончилась. Кстати, побывав в 1860 году в Севастополе, драматург 19 июля писал П. М. Садовскому и С. С. Кошеверову: "Без слез этого города видеть нельзя" (Островский, т. XIV, стр. 80).