• Приглашаем посетить наш сайт
    Сомов (somov.lit-info.ru)
  • А. Н. Островский в воспоминаниях современников.
    С. Н. Худеков. Воспоминания об А. Н. Островском

    С. Н. Худеков

    ВОСПОМИНАНИЯ ОБ А. Н. ОСТРОВСКОМ

    1

    (Л. Н. Толстой и А. Н. Островский)

    Мне неоднократно случалось проводить вечера с покойным Островским. Играя вчетвером в кости-домино или в винт по маленькой, Островский мало говорил, будучи погружен в игру, за которой он следил очень внимательно: указывал на ошибки партнеров, горячился, и в это время он совершенно отрешался от интересов дня, и даже любимая его тема для беседы - "сцена" не могла воодушевить сидящего за зеленым столом.

    После винта наступал ужин; тут Островский делался словоохотлив; он воодушевлялся после стакана любимого им белого, шипучего донского, которое он предпочитал всем иностранным винам.

    Это было в декабре 1881 года. После партии в винт мы в небольшом кружке уселись за ужин. Зашла речь о Льве Николаевиче Толстом.

    - Большой, громадный талант! - заявил Островский. - Как беллетрист недосягаем, но как драматург он выеденного яйца не стоит.

    - Но ведь Лев Николаевич для сцены ничего не писал! - заметил я.

    - Нет, писал!.. И это первое сценическое его произведение послужило яблоком раздора между нами. Кошка черная пробежала!

    - Это очень интересно! расскажите, Александр Николаевич!

    - Уж очень он, Лев (иначе Островский и не звал автора "Войны и мира"), самолюбив, должно быть. Не любит, если ему правду в глаза говорят. А я вилять не умел в жизни. Всегда и всем говорил, что думаю, так и Льву отрезал сплеча; теперь за это и лишился знакомства с ним.

    После небольшой паузы Островский, пощипывая и поглаживая по привычке свою бороду, рассказал следующее, почти буквально записанное мною:

    - Я был в очень дружеских отношениях со Львом, а теперь мы с ним раззнакомились. Виновато чрезмерное авторское его самолюбие, которого я в нем прежде и не подозревал. Приезжает он однажды ко мне в Москве 1. "Я с просьбой!" - говорит. "Готов служить!" - отвечал я. "Хочу попробовать себя на драматическом поприще!" - говорит. "Доброе дело!"

    "Но прежде чем пустить в свет свое детище, я хочу знать ваше мнение о нем, только мнение искреннее, откровенное!"

    Я дал слово. Через день Лев привез мне довольно объемистую рукопись. Я обещал дать ему откровенный совет по ее прочтении. Прочитал и ужаснулся. Это было какое-то "безумие", а не сценическое произведение. Вообразите, выведен на сцену какой-то обтрепанный, мерзкий не то нигилист, не то ярыга; его на сцене чуть ли не секут! Да! порют!.. Отослал я рукопись, без всякой записки, желая лично переговорить с Толстым об этом "чудище" 2.

    - Ну, что? - спросил он меня при свидании. - Как нашли мою пьесу?

    - Вы просили моего откровенного мнения, а потому и буду говорить искренно: если вы уважаете себя, то сожгите пьесу или спрячьте ее подальше и так, чтобы никто бы и не знал о ее существовании: это недостойно вас!

    Толстой нахмурился; я начхал было делать анализ действующих лиц, говорил о несценичности, но он упорно молчал, не делая никаких возражений. Видимо, он тяготился этим разговором. Холодно мы простились. С тех пор у нас прекратились все отношения. Мы с ним незнакомы. При встрече он едва кланяется со мною.

    Я спросил у Островского, не помнит ли он названия этой пьесы. Островский отвечал, что "запамятовал".

     

    2

    (Вопрос о гонораре)

    А. Н. Островский приезжал в Петербург для постановки своей пьесы "Таланты и поклонники". Он прожил здесь несколько недель и вечера проводил у своих знакомых. В записках моих передаваемый разговор помечен десятым января 3.

    Александр Николаевич затеял беседу об авторском вознаграждении. Он припомнил старину и начало своей литературной деятельности.

    - Плохо жилось авторам в то время, когда я начинал. Хотя и теперь не особенно сладко, но все-таки и сравнивать наше время с прежним невозможно. Мы просто голодали. Первые мои пьесы я печатал у Михаила Петровича Погодина в "Москвитянине".

    - Сколько же он вам платил?

    - По двадцать пять рублей в месяц.

    - Стало быть, вы получали постоянное жалованье в этом размере?

    - Нет!.. Погодин платил с печатного листа двадцать пять рублей. Положим, в моей пьесе было пять печатных листов; мне причиталось сто двадцать пять рублей, а уплата производилась по двадцать пять рублей в месяц. Как, бывало, ни упрашиваешь Погодина, он как Царь-пушка непоколебим! Стоит на своем: "В месяц по двадцать пять рублей и ни копейки!" - "Но мне необходимы деньги!" - умоляешь его. - "Э, батюшка! вы человек молодой, начинающий!.. для вас достаточно и двадцать пять рублей в месяц на житье. А то сразу получите этакую уйму денег - шутка ли, сто двадцать пять рублей, ведь это четыреста тридцать семь с полтиной ассигнациями!.. И прокутите!.. А у меня деньги вернее".

    Никакие заявления о нужде не помогали. Наконец эти "отеческие попечения" мне надоели; я и придумал фортель. Погодин, по расчету, оставался мне должным сто двадцать пять рублей, я написал вексель на имя приятеля задним числом, так что срок ему уже истек. С приятелем послал я этот документ 4 к Михаилу Петровичу; при этом, конечно, приложил и свое слезное прошение 5 об уплате долга. У них произошла чисто водевильная сцена.

    - А что вы сделаете с Островским, если я не уплачу за него денег? - спросил Погодин.

    Мой приятель, приготовленный к подобному вопросу, сыграл роль непреклонного Шейлока: 6

    - Завтра же я его потащу в "яму"!

    "Ямой" называлась московская тюрьма у Иверских ворот, куда сажали за долги.

    - А не согласны ли вы будете получать по двадцать пять рублей в месяц, в уплату? - пробовал Погодин.

    Но мой приятель был непоколебим.

    - Или все, или "яма".

    Погодин смилостивился и заплатил.

    - Ловкую вы, однако, штуку сыграли! - заметил я. - Сам теперь дивлюсь моей находчивости!.. Теперь я бы этакой штуки не придумал! - улыбаясь, ответил Островский.

    - Да!.. теперь времена несколько изменились и издатели сделались "жалостливее"! - сказал Островский, подчеркнувши слово "жалостливее".

    - Вы больше всего имели дело с Некрасовым, у которого каждый год в "Отечественных записках" печатались ваши произведения? Некрасов был широк в назначении гонорара?

    - Да!.. с ним можно было иметь дело!.. Он мне платил по тысяче рублей за каждую пьесу, будь она в четырех или пяти действиях. Число листов не принималось в расчет... А вот Стасюлевич, тот за одну пьесу, напечатанную у него в "Вестнике" 7, заплатил еще шире!..

    - Вы с покойным Некрасовым были, кажется, в дружеских отношениях?

    - Да, в самых приятельских. Он не то что Погодин затягивал платеж, а напротив, платил и вперед. Чуть понадобится - к нему! Отказу не было.

    - Да, он пользовался такой репутацией; но зато, как рассказывают, ему иногда приходилось платиться за добродушие?

    - Верно! Никого так не эксплуатировали, как Некрасова, господа берущие, но не отдающие. Это было однажды при мне, - продолжал Островский. - Сижу я у Некрасова; вваливается в кабинет Л-тов 8. Не обращая внимания на мое присутствие, он прямо к Некрасову: так, мол, и так, нуждаюсь!.. дайте вперед!..

    - Но вы, кажется, уже брали у меня, и не раз! - вспомнил Николай Алексеевич, который, к слову молвить, не имел привычки записывать долгов. Вынет из письменного стола требуемую сумму и отдаст просящему "вперед", а затем даже и забудет, сколько дал.

    В этот приход Л-това Некрасов был что-то не в духе; ему, видимо, надоели уже эти постоянные просьбы; он ему и отрезал:

    - Но ведь вы у меня уже много, кажется, забрали денег и ничего не пишете!

    - Будьте уверены, Николай Алексеевич, я вам отработаю.

    - Слышал я, батюшка, эту старую песню, - хриплым голосом процедил Некрасов. - Нате, возьмите двадцать пять рублей, но только не отрабатывайте, а то вы меня самого слишком уже часто отрабатывали.

    Л-тов взял деньги и ушел. <...>

    Сергей Николаевич Худеков (1837-1927) - журналист, редактор-издатель "Петербургской газеты", драматург, переводчик, историк балета. А. Н. Островский встречался с ним с конца семидесятых годов у общих знакомых во время приездов в Петербург и, вероятно, в Обществе драматических писателей, членом которого С. Н. Худеков состоял.

    Воспоминания написаны вскоре после смерти А. Н. Островского и опубликованы в "Петербургской газете", 1886, N 242, 245. 

    1

    (Л. Н. Толстой и А. Н. Островский)

    1 Стр. 304. В феврале 1864 года.

    2 Стр. 304. "Зараженное семейство". Пьеса, написанная, по словам Толстого, "в насмешку эманципации женщин и так называемых нигилистов" (Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 61, Гослитиздат, М. 1953, стр. 37), была направлена против идей революционных демократов. Л. Н. Толстой, вероятно, не ожидавший отрицательного отзыва Островского на свою пьесу, вскоре, однако, признал его правоту. 14 ноября 1865 года он писал А. А. Толстой: "Островский - писатель, которого я очень люблю, - мне сказал раз очень умную вещь. Я написал два года тому назад комедию (которую не напечатал) и спрашивал у Островского, как бы успеть поставить комедию на московском театре до поста. Он говорит: "Куда торопиться, поставь лучше на будущий год". Я говорю: "Нет, мне бы хотелось теперь, потому что комедия очень современна и к будущему году не будет иметь того успеха". - "Ты боишься, что скоро очень поумнеют?" (та м же, стр. 115). Пьеса в печати появилась лишь в 1928 году (Лев Толстой, Неизданные художественные произведения, изд. "Федерация"). Отношения между Л. Н. Толстым и А. Н. Островским возобновились, вероятно, в 1884 году. 

    2

    (Вопрос о гонораре)

    3 Стр. 305.

    4 Стр. 306. Вексель А. Н. Островского на имя С. Т. Соколова находится в архиве М. П. Погодина, хранящемся в ГБЛ.

    5 Стр. 306. Письмо Островского Погодину, написанное в начале сентября 1852 года, см.: Островский, т. XIV, стр. 34.

    6 Шейлок - ростовщик из комедии Шекспира "Венецианский купец".

    7 Стр. 306. В журнале "Вестник Европы" были напечатаны две пьесы Островского: "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" (1867, N 1) и "Снегурочка" (1873, N 9).

    8

    Раздел сайта: