180
Ф. А. БУРДИНУ
Вторая половина октября 1864 г. Москва.
Любезный друг Федаша, извини, что я так долго не писал к тебе. Я все это время был сильно занят и не очень здоров. Благодарю тебя и всех вас за честное исполнение моей пьесы. Сделай одолжение, передай мою благодарность всем участвовавшим. Брат Миша очень меня порадовал, рассказав мне подробно весь ход исполнения, и я был тем более рад вашему успеху, что не ожидал его, судя по тем письмам, которые получал от вас во время постановки пьесы и которые меня расстраивали и огорчали ужасно. Первое оскорбительное письмо получил я от П. Васильева; я счел за лучшее не отвечать ему; но зато твердо решился во избежание подобных неприятностей, писанных и печатных, отказаться на будущее время от права назначать роли для петербургской сцены и предоставить это вашему начальству. Впрочем, в этом деле много виноват ты. Второе письмо, уж просто глупое, получил я от Горбунова, накануне твоего бенефиса. Он пишет по поручению Самойлова, что 2-й акт неловко кончается, чтобы я изменил его и дал знать об этом по телеграфу. Это чорт знает что такое! Мне, написавшему-то слишком 20-ть пьес оригинальных, предлагают за день до представления моей новой комедии делать в ней изменения по чужому вкусу, да еще скакать на телеграфную станцию и посылать депешу, чтобы поспело во-время. Надо быть сумасшедшим, чтобы предлагать мне такие вещи, или уж считать меня мальчишкой, который пишет не думая и нисколько не дорожит своим трудом, а только дорожит лаской и расположением артистов и готов для них ломать свои пьесы как им угодно, да еще извиняться, что не умел угодить. И зачем Горбунов вяжется не в свое дело! Потом ты мне пишешь, что 2-м актом я ставлю вас в безвыходное положение. Этого я просто не понимал, потому что 2-й акт идет у нас отлично и производит большой эффект (и с каждым разом все больше). Миша мне пояснил, в чем дело, и я убедился, что вам должно быть точно очень неловко, но не по моей вине. У нас делается вот как: почти у самой занавеси надворная сторона Новогородского подворья (декорация писана с натуры), посередине ворота в натуральную величину с значительной толщиной, за воротами Ильинка, на задней занавеси Гостиный двор. Все входят в ворота сзади, а не перед зрителями, чего и допустить нельзя. Я и не воображал, чтобы вы догадались между зрителями и действующими лицами пустить лиц без слов, которые только мешают. Когда входят Оброшенов и Гольцов, толпа редеет и остаются только человек 6 необходимых. Оброшенов и Гольцов остаются под воротами, а не на отлете, как у вас. Разумеется, они впереди, Гольцов несколько выдается к зрителям и стоит, прислонясь к углу ворот; для того, чтобы его слова слышал только один Оброшенов, он говорит как будто на ухо. Потом, к концу их речи, под ворота понемногу набираются новые люди. Таким образом, 2-й акт, выигрывая в правдоподобии и жизненности, ничего не теряет в живости. Нельзя же всякую пьесу ставить самому, а для чего же у вас режиссер? Больше писать негде. Прощай! Все тебе кланяются. Маша все не очень здорова.
"Сон на Волге" подвигается. В ноябре думаю кончить, но не раньше как в последних числах. В декабре буду в Петербурге, если здоровье позволит.
"Вторым актом ты задал неразрешимую задачу - если народ будет без движения во время разговора Оброшенова с Гольцовым, который продолжителен - то это будет мертво; если же народ будет что-нибудь делать, то он все внимание зрителя отвлекает на себя, и разговор чиновников пропадает. Словом, положение безысходное" (ОиБ, стр. 32). Речь идет о премьере пьесы "Шутники", состоявшейся в AT 9 октября 1864 г., в бенефис Бурдина. Об исполнителях" - см. т. III наст, изд., стр. 410.
"Сон на Волге" - см. ком. к п. 182.