119
П. М. САДОВСКОМУ, С. С. КОШЕВЕРОВУ
27 июня 1860 г. Одесса.
Любезнейшие друзья, Пров Михайлович и Сергей Семенович!
Живу теперь в Одессе пыльной,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Язык Италии златой
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин
Корсар в отставке..."
Так писал Пушкин слишком 30 лет тому назад. Одесса и теперь та же. Но об Одессе после, прежде расскажу вам всю нашу дорогу по порядку. В Тулу мы приехали на другой день поутру и отдыхали целые сутки. О Туле много распространяться нечего, вы ее знаете. Ефремов жалости подобен, хотя стоит довольно красиво. Первый город, который произвел на нас сильное впечатление - это Елец; тут мы от души пожалели, что наши живописцы пренебрегают такими местностями. С Ельца можно снять много хороших видов, и каждый проезжий с удовольствием купил бы их на память. За Ельцом ни Дол, ни Задонск не представляют ничего любопытного. За Тулой начинается чернозем, и для нас, северных жителей, очень странно видеть поля и дорогу точно облитые чернилами; но еще страннее пыль, которая имеет цвет сажи. Между Тулой и Ефремовым нам попался очень веселый ямщик, Матвей Семенович Раззореный, который водку называл гарью, шкалик - коробочкой, и на мои вопрос, жива ли у него жена, отвечал: "Да зачем же ей умирать-то, чудак! Она еще ума не прожила".
Под Воронежем растительность заметно изменяется, а в самом Воронеже мы были поражены роскошною зеленью кленов и пирамидальными тополями. Приняли нас там с распростертыми объятиями. Нашлось много знакомых: Кулебякин с женой, Владимиров с женой, Востоков с мнимой женой, Милославский, г-жа Гец, Люция Шмитгоф (пальчики оближешь). А Евелина умирает в Пензе в сильной чахотке. Там я познакомился с Мочаловой (которая хотя состарилась, но еще играет молодых и держит при себе молодого человека для яко бы), с Крыловой (дура, но хорошенькая), с Розановой (совсем красавица). Мартынов играл три спектакля пополам с дирекцией и взял около 800 руб.; принимали отлично. Но лучше всего в Воронеже губернатор, он же и главный директор театра. Граф Толстой, человек он очень добрый и с оттенком славянофильства; кроме моих пьес, ничего не смотрит, знает их наизусть и поправляет актеров, когда те соврут. Он сейчас же с нами познакомился в театре, попросил нас пообедать с ним запросто в трактире и задал великолепный обед в гостинице Покатилова (самая лучшая гостиница, недавно открытая). В той же гостинице актеры и актрисы сделали для нас прощальный ужин, и на другой день все нас проводили за заставу, где выпили полдюжины шампанского (уж нашего), расцеловались и распростились. Воронеж нам очень понравился, такого миленького, чистенького города я не видывал! Мы так провели там восемь дней, что выезжать не хотелось, особенно мне. Долго я буду помнить о Воронеже! Познакомился я с Никитиным, он очень дельный и милый, но болезненный господин. От Воронежа до Харькова дорога идет через Курскую губернию живописнейшими местами. Деревни и села расположены или в лощинах, или по склонам высоких гор и, в полном смысле слова, тонут в густых садах, хаты и самые бедные хатки тщательно выбелены. Города тоже живописны (Нижнедевицк, Старый Оскол, Белгород). Живописнее всех стоит город Короча; по крутому спуску он сбегает в глубокую лощину, сплошь покрытую садами, со всех сторон его окружают высокие меловые горы. Женщины отличаются красотой и самым живописным костюмом, начиная от Воронежа и до Белгорода. В Харьков мы приехали 30-го мая в полдень, на улице встретили Турбина, который и влез к нам в тарантас. Вечером были в театре, где в этот день давали "Бедность не порок". Мы сидели в закрытой директорской ложе; но, благодаря Турбину, вся публика знала о нашем присутствии, и по окончании пьесы я должен был из своей ложи при громе рукоплесканий раскланиваться с публикой. В Харькове мы встретили Живокини и Владислав-лева, которые дают литературные вечера. Здесь мы в первый раз увидали белую акацию, которая растет не кустами, а большими деревьями, мы ее застали в полном цвету - благоухание неописанное! Из Харькова мы выехали на другой день утром и ввалились в самую центру Малороссии. Что за народ хохлы! Просто прелесть! Я с каждым ямщиком пускался в разговоры, и им, видимо, нравилось, что я говорю по-ихнему. Вот вам несколько фраз, которые я запомнил. На мой вопрос, каков у него пан, ямщик отвечал: "Такий шарлатан, що бида!" Другой кричал встречному чумаку: "Зачепи, сукину сыну, так я тебе вбью!" (Зацепи, сукин сын, так я тебя убью!) Одному плохо взвозжали лошадей: "Нехай вас лихорадка або короста возьме, прохвистив!" (Пусть вас лихорадка или короста возьмет, прохвостов!) В Полтаве виделся с братом Сергеем, он вам кланяется. Мы проехали Малороссию насквозь, она кончается Кременчугом, далее пойдут новороссийские степи, аисты, ковыль, трава, жиды и проч. О Малороссии и Новороссии я расскажу вам по приезде, для этого нужно исписать целую книгу. В Одессу мы приехали в субботу 4 июня во 2-м часу утра. Александр Евстафьевич стал играть с середы и был принят великолепно. Живем мы в лучшей гостинице (Donatti), на самом бульваре. С бульвара к морю ведет единственная в своем роде лестница, она разделена на 10 уступов по 20 ступенек каждый. Кажется, 200 ступеней, а входишь легко. Я каждый день утром купаюсь в море, а вечером гуляю на бульваре, где всегда увидишь несколько матросов разных наций в разнообразных и живописных костюмах. Красивее всех турки, хороши также старые греки, в больших красных колпаках с четками в руках. А какие стройные и красивые женщины гуляют по этому бульвару; и повсюду слышен благородный итальянский язык. В полдень здесь жара страшная (впрочем я 22 июня простыл); но зато в 6 часов уж жар кончается и начинается восхитительный вечер. Здесь кроме бульвара, есть два сада и несколько загородных гуляньев, в которых играет музыка. В садах есть хорошие трактиры на европейскую ногу, а содержат их, разумеется ярославцы. Здесь знакомство у нас небольшое: только профессора лицея, редакторы "Одесского вестника" и семейство Вейнбергов. Недавно моряки нам давали обед на море, на пароходе "Эльбрус", который только что вернулся из Франции. Александр Евстафьевич взял отличный бенефис, и публика поднесла ему различные подарки. Обо всем этом вы, вероятно, скоро прочтете в газетах, если уж не прочли. Если бы Одесский театр был вдвое больше, и то был бы всегда полон в представления Мартынова, а теперь продаются места даже в оркестре, а ложами чередуются. Неделю мы пробудем еще в Одессе, а потом едем в Крым. Из Крыма я вам пришлю подробный отчет о плавании и о своих впечатлениях. Мы объедем на пароходе почти весь Крым и будем останавливаться в Евпатории и в Севастополе. В половине августа мы надеемся быть в Москве.
Миша согласится, то пишите ответ и об условиях: Его высокородию (статский советник) Александру Васильевичу Самойлову в Одессу. По получении Вашего ответа сейчас же будут высланы прогоны. Сюда приехал Чернышев и навязывается играть, несмотря на то, что скоро начинают итальянцы.
До свидания! Поклонитесь, если увидите, Ивану Егоровичу, Борису и проч. Александр Евстафьевич кланяется.
Душевно преданный вам А. Островский.
Начал письмо 27, а кончил 29 вечером.
"Уж поздно. Тихо спит Одесса;
Немая ночь. Луна взошла.
Прозрачно - легкая завеса
Лишь море Черное шумит".
Печатается по подлиннику ГЦТМ. Впервые - РТО, стр. 7-8.
В начале и в конце письма Островский цитирует стихи Пушкина из "Путешествия Онегина".