Ревякина А. А.: О социалистическом реализме

О социалистическом реализме

Впервые словосочетание «социалистический реализм» появилось в передовой статье «Литературной газеты» от 23 мая 1932 г. Сталин подтвердил его на встрече с писателями у М. Горького 26 октября того же года 1, и с этого момента термин, получив широкое распространение, бытовал на протяжении почти 60 лет.

С течением времени сложилось представление о социалистическом реализме как интернациональном художественном направлении и нормативном творческом методе литературы и искусства XX в., познавательная сфера которого регламентировалась задачей отражать революционные процессы переустройства мира в свете социалистического идеала. Как основной метод советской литературы он был призван официально (на государственном и партийном уровне) запечатлеть этапы строительства социалистического общества в его движении к коммунизму. Писатели такой творческой направленности и убежденности стремились занять ведущее положение в художественной жизни эпохи, противопоставляя свои, якобы единственно верные, эстетические принципы (партийность, народность, исторический оптимизм, социалистический гуманизм, интернационализм) всем иным идейно-художественным принципам.

Мировая практика литературы социалистической идейности насчитывает десятки имен; среди зарубежных писателей — Ж. С. Алексис, Ж. Амаду, М. Андерсен-Нёксе, Л. Арагон, А. Барбюс, И. Бехер, В. Бредель, В. Броневский, Б. Брехт, Г. Веерт, Ф. Вольф, Я. Гашек, Н. Гильен, Д. Димов, А. Зегерс, Я. Ивашкевич, А. Йожеф, Г. Караславов, Ш. О'Кейси, Х. Лакснесс, У. Моррис, В. Незвал, С. Нейман, П. Неруда, Дж. Олдридж, Э. Потье, М. Пуйманова, Х. Смирненский, А. Стиль, Ю. Фучик, Н. Хикмет, П. Элюар и др. В ряду теоретиков — Г. Бакалов, И. Бехер, Д. Благоев, Б. Брехт, Б. Вацлавек, Л. Иллеш, Дж. Йованович, К. Колдуэлл, К. Конрад, Д. Лукач, П. Неруда, Т. Павлов, А. Упит, Э. Уркс, И. Фик, А. Флакер, Р. Фокс, Я. Фусадзи, С. Шабоук, И. Шётер, С. Шматлак и др. Однако это всего лишь малая толика по сравнению с несметным числом отечественных писателей, критиков и теоретиков социалистического реализма.

«Основ позитивной эстетики» А. В. Луначарского (брошюра вышла в 1903 г. и без изменений была переиздана в 1923 г.). Здесь прозвучал призыв «рисовать сияющие счастьем и совершенством картины будущего» 2, а вместе с тем и предостережение (сегодня оно воспринимается как угроза): «Люди, не умеющие жить в будущем, в творчестве, в стремлении, будут уходить с той площадки, где медленно воздвигают величественный храм жизни… но где пока видна лишь груда камней» 3. Иными словами, искусство ориентируется не на сущее, а на должное, и само творчество тем самым растворяется в идеологии 4.

В 1909 г. Луначарский одним из первых назвал «Мать» и «Враги» М. Горького «серьезными работами социального типа», «знаменательными произведениями, значение которых в развитии пролетарского искусства когда-нибудь учтется» 5. Критик первым привлек внимание к ленинскому «принципу партийности» как определяющему в строительстве социалистической культуры 6. В феврале 1933 г. в докладе о задачах советской драматургии Луначарский подчеркивал, что социалистический реализм «насквозь отдается борьбе, он весь насквозь — строитель, он уверен в коммунистическом будущем человечества, верит в силы пролетариата, его партии и вождей» (курсив. — А. Р.) 7. Знаменательно, что и предыстория, и последующая история соцреализма неизменно подтверждали бойцовские качества этого «строителя», который «насквозь отдается борьбе» (однако и побежденные, и строители порой оказывались в ГУЛАГе).

В 1934 г. на Первом всесоюзном съезде советских писателей о своеобразии социалистического реализма говорили М. Горький и А. Фадеев, Н. И. Бухарин и А. А. Жданов. В докладе «Советская литература» Горький подчеркнул идейно-тематическую ее направленность: «Основным героем наших книг мы должны избрать труд, т. е. человека, организуемого процессами труда» 8. Фадеев поддержал высказанную ранее Горьким мысль о том, что в отличие от «старого реализма — критического… наш, социалистический, реализм — утверждающий» 9. Политическую составляющую советской литературы акцентировал в своем докладе Н. И. Бухарин: «Социалистический реализм отличается от просто-реализма тем, что в центре внимания неизбежно ставит изображение строительства социализма, борьбы пролетариата, нового человека и всех многочисленных “связей и опосредований” великого исторического процесса современности…»; «стилевые особенности, отличающие социалистический реализм от буржуазного… ближайшим образом связаны с содержанием материала и целеустремлением волевого порядка, диктуемого классовой позицией пролетариата…» 10.

«изображать действительность в ее революционном развитии»; «при этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма» 11) были положены в основу определения социалистического реализма, данного в Уставе Союза советских писателей. Программным стало утверждение, что «революционный романтизм должен входить в литературное творчество как составная часть» 12. Характерно, что художественные средства А. А. Жданов обозначил как «роды оружия»: «Советская литература имеет все возможности применить эти роды оружия (жанры, стили, формы и приемы литературного творчества) в их разнообразии и полноте…» 13. В Устав Союза советских писателей это положение вошло в следующей формулировке: «Социалистический реализм обеспечивает художественному творчеству исключительную возможность проявления творческой инициативы: выбора разнообразных форм, стилей и жанров» 14.

Однако явные ограничения в «выборе» форм советские критики отметили тогда же, в 1934 г., после Первого съезда писателей: «У наших читателей вполне определенные вкусы — они хотят реализма в искусстве, реализма социалистического… без натуралистического копания… и без зауми, без формалистских фокусов» 15. Критики писали также о том, что «отзывы и мнения рабочего читателя являются лучшим подтверждением указаний партии и ее вождя т. Сталина о путях развития советской литературы, о борьбе за творческий метод социалистического реализма» (курсив. — А. Р.) 16.

Иными словами, поддержка народа стала одним из основных стимулов развития соцреализма, и «встреча» народности с партийностью составила «главное эстетическое событие социалистического реализма», — обобщает Е. Добренко в книге «Формовка советского читателя» 17. Было бы ошибочно считать соцреализм только порождением произвола власти, тоталитаризма (как об этом стали много писать в конце 80-х годов). Для своего времени он являлся (как справедливо считают критики, например, Ю. Гусев) исторически оправданной «эстетизацией общественной потребности». Возникла необходимость в «абсолютизации социальной, воспитательной функции искусства — в тот момент, когда массовый читатель к такому воспитанию был и субъективно готов. Партийным теоретикам оставалось лишь возвести эти особенности в ранг самого передового, универсального, единственно приемлемого художественного метода» 18.

— начале 30-х годов между теоретиками, входившими в групповые объединения «Перевал» 20, РАПП, ЛЕФ. Пафосом борьбы были «насквозь» пронизаны выдвигавшиеся теории «живого человека», «производственного» искусства и такие стратегии, как «новый гуманизм», «учеба у классиков», «социальный заказ» и т. п. Под названием «Борьба за метод» в 1931 г. вышел рапповский «сборник дискуссионных статей»; его предисловие начиналось с пророческих слов: «В области вопросов метода пролетарской литературы нам еще предстоит много споров, много неизбежных ошибок, много путаницы» 21. В преддверии съезда писателей Институт литературы и искусства Ленинградского отделения коммунистической академии провел сессию, посвященную вопросам социалистического реализма; ее результатом явилась книга «В спорах о методе» (Л., 1934). В ней рапповскому «диалектико-материалистическому творческому методу» противопоставлялся «выдвинутый тов. Сталиным лозунг социалистического реализма» — «сокрушительный удар по этой горе-идеологии» 22. Острые споры продолжались в 30-х годах (о языке, о формализме), в 50-х (главным образом в связи с «теорией» бесконфликтности, проблемой типического, «положи- тельного героя»); не раз возобновлялся спор о народности. Характерно, что дискуссии по вопросам «художественной платформы» неизменно выходили к проблеме эстетизации идеологии, остро касались политики 23.

Десятилетия длился спор о том, как соотносятся романтизм и реализм в социалистическом искусстве. В самом общем плане, с одной стороны, речь шла о романтике как «научно обоснованной мечте о будущем» (в этом качестве на определенном этапе романтику стало подменять понятие «исторический оптимизм»); с другой стороны, предпринимались попытки (в 60-х годах) выделить особый метод или стилевое течение «социалистического романтизма» со своими познавательными возможностями 24. Эта тенденция (обозначенная еще М. Горьким, Фадеевым и Луначарским) вела к преодолению догматических постулатов социалистического реализма и потому ортодоксальной критикой воспринималась как «подрывающая основы метода».

Постоянная необходимость борьбы за «чистоту метода», по сути, как бы предполагала существование неких провокационных, ревизионистских тенденций. И главным «виновником» была сама литература, которая в своем самодвижении демонстрировала широту возможностей реалистического изображения действительности, его несовместимость с диктатом предписанных принципов.

Опираясь на тенденции развития отечественной литературы, современные критики считают вполне правомерным говорить о социалистическом реализме как о конкретно-историческом направлении в искусстве и литературе 20-50-х годов 25. В 30-е годы статус живой классики приобрели произведения В. Маяковского, М. Горького, Л. Леонова, А. Фадеева, М. Шолохова, Ф. Гладкова, В. Катаева, М. Шагинян, Н. Островского, А. Макаренко, В. Вишневского, Н. Погодина и др. Но тогда же в советской литературе было немало и таких художественных явлений, для которых догматы социалистического реализма становились «прокрустовым ложем» — им не находилось места в границах «правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии» (как предписывал Устав Союза советских писателей); это были произведения Е. Замятина, М. Зощенко, Б. Пастернака, Б. Пильняка, А. Платонова, М. Цветаевой и др.

Новая ситуация возникла в литературе второй половины 50-х годов. После смерти Сталина XX съезд партии заметно расшатал основы тоталитаризма и авторитарности. И процесс «ревизий» ускорился. Из соцреалистических канонов «выламывалась» прежде всего русская «деревенская проза», изображавшая крестьянскую жизнь не в «революционном развитии», а, напротив, в условиях социального насилия и деформации; литература рассказывала страшную правду и о войне, разрушая официозные мифы о героике и оптимизме; по-иному предстали в произведениях советских писателей и гражданская война, и многие другие периоды отечественной истории. Дольше всех держалась за догматы соцреализма «производственная» проза, оставаясь «колесиком и винтиком» 26 социалистического социума. Появившийся в 1956 г. правдивый роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» был дискредитирован, назван «искажением действительности», а написанный в начале 60-х годов роман А. Бека «Новое назначение», обнаживший симптомы развала административно-командной системы управления, сталинских методов руководства, был опубликован только в 1987 г. 27

«концепция человека», «проблемность художественного образа» означали, полагает Г. А. Белая, «новый виток» в развитии литературы и критики: от представления о «положительном герое» как единственном полномочном выразителе своего времени критика обратилась к «концепции личности», ориентировавшей на многостороннее рассмотрение нравственного мира героя 28. Это подтверждалось и результатами дискуссий о принципах периодизации советской литературы, проходивших в конце 70-х — начале 80-х годов (см. работы Л. Ф. Ершова, В. А. Ковалева, В. Е. Ковского, Ю. Б. Кузьменко, А. В. Огнева, Ю. И. Суровцева, А. П. Эльяшевича) 29. Настойчиво высказывалось требование выделять в литературном процессе крупные стадиальные изменения. Знаменательно, что, размышляя об истоках принципиально новых явлений в советской литературе, критики так или иначе выходили к рубежу 50-60-х годов.

Что же происходило в теории социалистического реализма начиная с этого рубежа?

Тенденция к расширению понятия, очевидная в творческом процессе и критике, обозначилась и в литературоведении — под воздействием отечественной литературы и в результате аналогичных веяний в зарубежной культуре. Так, в 1959 г. на Всесоюзном совещании по вопросам социалистического реализма «Творческая практика и теоретическая мысль» И. И. Анисимов подчеркнул свойственную эстетической концепции метода «большую гибкость» и «широту», что диктовалось назревшей потребностью преодолеть догматические постулаты 30. О том же говорила Т. Л. Мотылева, опираясь преимущественно на опыт зарубежных литератур 31.

«Актуальные проблемы социалистического реализма». В дискуссии приняли участие ведущие теоретики: Ю. Б. Борев, И. С. Брагинский, А. Н. Иезуитов, Г. И. Ломидзе, Д. Ф. Марков, А. С. Мясников, Л. Н. Новиченко, А. И. Овчаренко, М. Н. Пархоменко, Г. Н. Поспелов, Е. Б. Тагер, У. Р. Фохт, М. Б. Храпченко, В. Р. Щербина, Я. Е. Эльсберг, Л. Г. Якименко и др. Идейный настрой конференции соответствовал установившейся традиции: «… сейчас идет битва за социалистический реализм. Вот, собственно, тема конференции, — обобщал Б. И. Бурсов. — Мы должны здесь выработать действенное оружие, которое окажется способным защитить искусство социалистического реализма» 32. Вместе с тем отмечаемые практически всеми участниками «богатство стилевых исканий», «многообразие красок, голосов, ритмов» в советской литературе и «обогащение форм, направлений» в литературе стран социализма побуждали к пересмотру прежних теоретических установок. Всерьез обсуждалась возможность романтизма и критического реализма в советской литературе, а также «интеллектуализма» в качестве особых течений (и даже методов).

Существование «романтизма — как самостоятельного художественного метода в широких рамках социалистического искусства как эстетической системы социалистического общества» — отстаивал А. И. Овчаренко 33. Эта позиция вызвала острую дискуссию — ведь, по сути, ставился вопрос о возможности в социалистической литературе не только реалистических принципов отражения жизни.

В поддержку такой постановки вопроса выступил Г. Н. Поспелов, и его логика представляется особенно убедительной. Ученый предложил различать (во всем ее своеобразии и многообразии) и социалистический реализм (господствующий в этой литературе принцип отражения), а также различать социалистическую советскую (ибо отнюдь не вся она — «социалистический реализм»: С. Есенин, И. Бабель, М. Пришвин, Е. Шварц скорее могут быть причислены к «реалистам критическим») 34. Пафосом выступления Г. Н. Поспелова было стремление преодолеть «догматическую схему», согласно которой социалистическая или даже вся советская литература — это социалистический реализм. По убеждению ученого, «социалистическая литература — это только одно, основное и ведущее течение в советской литературе» 35.

Практическая полезность предложенного терминологического разграничения (социалистический реализм — социалистическая литература — советская литература) особенно ясно осознается в настоящее время; однако на том этапе возобладала новая «догматическая схема», о которой предупреждал Г. Н. Поспелов: стремление социалистического реализма, дабы все значительные явления советской литературы могли рассматриваться в его пределах.

«Творческий метод нашего искусства есть категория открытая…» — утверждал Б. Л. Сучков в середине 70-х годов 36. Концепцию «открытости» подхватил Д. Ф. Марков в статье «Исторически открытая система правдивого изображения жизни: О новых аспектах обсуждения проблем социалистического реализма в последние годы» (Вопр. лит. М., 1977. № 1). В итоге споров вопрос о возможности вхождения элементов поэтики иных систем в систему социалистического реализма приобретал все большее число сторонников. И хотя Д. Ф. Марков и некоторые его единомышленники (Л. Г. Якименко, Л. И. Тимофеев, М. Н. Пархоменко, М. Б. Храпченко и др.) говорили о том, что «открытость» нельзя понимать как «размывание границ системы социалистического реализма», на деле «размывание» уже произошло — особенно это касалось зарубежной литературы, где существовали многие примеры слияния модернистских и соцреалистических художественных элементов (в зарубежной критике и сама концепция «открытости», «синтетичности» соцреализма появилась значительно раньше) 37.

Но одновременно действовала и старая— обсуждение соцреализма официозным литературоведением и критикой продолжалось в традиционном аспекте. Бдительной заботой о «чистоте» его партийной ориентации отличались многие публикации: «Метод живой, развивающийся: (С пленума Совета по критике и литературоведению при правлении СП СССР)» (Вопр. лит. М., 1983. № 10); «Ленинский принцип партийности и современная идеологическая борьба» (М., 1984); «Социалистический реализм за рубежом: Разработка проблем теории и практики» (М., 1985) и т. п. Вместе с тем романы Ч. Айтматова, Ю. Бондарева, Д. Гранина, О. Гончара, В. Распутина, В. Белова, Ф. Абрамова и др. заставляли говорить о новом качестве литературы — ее «суровом реализме», отличающемся «масштабностью взгляда» 38. Этот весомый пласт литературы использовал и условно-метафорические, фантастические принципы и приемы изображения. Ортодоксальная критика усматривала здесь определенную угрозу — лазейку для проникновения в социалистический реализм модернистских художественных средств. В тот момент схватка между реализмом и модернизмом находилась в своем апогее.

Сложившуюся ситуацию уместно, быть может, проиллюстрировать, обратившись к творчеству Ч. Айтматова. Он не только широко использовал метафорические формы, но считал их своим особым «методом мышления», «способом познания и интерпретации действительности». Речь идет, в частности, о его романе «И дольше века длится день» (1980). В нем самим названием (строчка из стихотворения Б. Пастернака «Единственные дни...») были заявлены художественные приоритеты писателя. Однако, отдавая дань времени (ведь официальная наука еще не отказалась от соцреализма) и полагая необходимым защитить свое произведение от возможных нападок, Айтматов сделал некоторые пояснения.

В предисловии «От автора» он подчеркнул: «Образ Буранного Едигея — это мое отношение к коренному принципу социалистического реализма, главным объектом которого был и остается человек труда» (Новый мир. М., 1980. № 11. С. 3). Но то, что Айтматов пояснял далее, и вовсе не имело никакого отношения к соцреализму. Для него Буранный Едигей привлекателен прежде всего как «человек трудолюбивой души». Писатель разъяснял: «Однако я далек от абсолютизации самого понятия «труженик»… В жизни человек-труженик интересен и важен настолько, насколько он личность, насколько велика его духовная нагрузка, насколько сконцентрировано в нем его время…» И чтобы раскрыть духовный потенциал своего героя, писатель избрал особый метод, в котором сочетаются опора «на легенды и мифы, на предания как на опыт, предназначенный нам в наследство предыдущими поколениями», и на «фантастический сюжет». «Фантастическое, — настаивал Айтматов, — это метафора жизни, позволяющая увидеть ее под новым, неожиданным углом зрения. Метафоры сделались особенно необходимыми в наш век… раздираемый противоречиями — экономическими, политическими, идеологическими, расовыми» 39.

Однако тогда же, в 1981 г., Г. М. Марков (Первый секретарь правления Союза писателей) на VII съезде писателей СССР оценил роман именно в духе социалистического реализма: он воспринял «образ рабочего представителя Едигея Буранного» как принципиальную удачу в освоении темы «созидательного труда рабочего класса в нашем обществе» — наряду с произведениями А. Проханова, К. Лагутина, З. Тоболкина, А. Плетнева и др. (Лит. газ. М., 1981. 1 июля).

Своеобразное взаимодействие старой и новой «догматических схем» провоцировало нескончаемую (и, по сути, схоластическую) дискуссию об «открытости». На страницах журнала «Вопросы литературы» Д. Ф. Марков начал новый ее виток статьей «Системное единство социалистического реализма: Проблемы поэтики». В структуре литературного процесса он выделил взаимодействие «предметно-аналитического» («в формах самой жизни»), «условно-фантастического» и «романтического» типов изображения (Вопр. лит. М., 1983. № 1). В этот период при заметном различии «типологических гипотез» критиков объединяло представление об усложняющейся «полифонии» стилей в советской литературе. Реальный рост ее многообразия давал основания для все более дробной стилевой дифференциации литературного процесса (см., например: Бочаров А. Г. Бесконечность поиска: Художественные поиски современной советской прозы. — М., 1982; в этой книге термин «социалистический реализм» не упоминается ни разу). Возобновленный Д. Марковым разговор на страницах журнала «Вопросы литературы» продолжили в 1983 г. Н. А. Анастасьев (№ 3), И. З. Баскевич (№ 4), Ю. А. Андреев (№ 9), в 1984 г. — Ю. В. Богданов (№1) и Л. В. Полякова (№ 4), в 1985 г. — С. А. Шерлаимова (№ 4), П. А. Николаев и К. А. Степанян (№ 9). Речь шла, в частности, о «пере- акцентировке» проблем — о рассмотрении соцреализма в мировом контексте (естественно, что ему приписывалась предельная «широта»).

«революционного развития действительности». И здесь важная стимулирующая роль принадлежала не только процессам перестройки в обществе, но и так называемой «задержанной», или «реабилитированной», литературе: появились в печати написанные двадцать и более лет назад произведения А. Ахматовой, В. Белова, М. Булгакова, В. Гроссмана, Ю. Домбровского, Б. Можаева, Б. Пастернака, А. Платонова, А. Приставкина, А. Рыбакова, А. Солженицына, А. Твардовского, В. Тендрякова, Ю. Трифонова, В. Шаламова, М. Шатрова и др. Благодаря этим писателям становилось все более ясно, что суть исторической деформации заключалась не только в ошибках отдельного лица (Сталина и др.): в самой «социалистической» действительности возобладали процессы инволюции, движения вспять, а не «революционного развития». Раскрепощению сознания много способствовали историки и публицисты 40.

На этой волне возникла итоговая дискуссия о социалистическом реализме на страницах «Литературной газеты» (М., 1988. 13 апреля, 25 мая, 20 июня, 1 сентября). К тому времени был окончательно утрачен авторитет уставного определения; оно ассоциировалось с догматизмом, некомпетентным руководством в сфере искусства, диктатом сталинщины и ждановщины в литературе — «заказного», государственного, «казарменного» реализма. И практически не осталось критиков, которые пользовались термином «социалистический реализм» в осмыслении текущего литературного процесса. Однако теоретическая мысль (в «лучших», можно сказать, традициях) билась в поисках такой широкой формулировки творческого метода, которая могла бы охватить все многообразие «прогрессивной» мировой культуры XX в. «Емкое определение нашего художественного метода должно вместить в себя достижения художников и социалистического реализма, и доселе остававшихся вне рамок метода (Булгаков, Ахматова, Цветаева, Пастернак, А. Грин)», — настаивал Ю. Б. Борев 41. В процессе дискуссии стержневым становился вопрос: «Отказаться ли нам от социалистического реализма?» (Лит. газ. 1988. 25 мая).

Вопрос этот был риторическим, ибо, во-первых, серьезная литература отошла от принципов соцреализма по сути еще в 60-х годах, а во-вторых, емкое, всеохватывающее определение, вмещающее в себя все, что «доселе оставалось вне рамок нашего метода», если бы его удалось изобрести, означало бы полное размывание границ понятия. Но именно этого так боялись те теоретики, которые продолжали сражаться за «незыблемость границ системы социалистического реализма».

Положительному ответу на вопрос: «Не отказаться ли нам?..» — много способствовала и вызревавшая в «андеграунде» своеобразная моральная ревизия соцреализма как основы тоталитарной культуры. По общему признанию, начало было положено статьей А. Синявского (псевд.: Абрам Терц) «Что такое социалистический реализм» (написана в 50-х годах и тогда же печаталась за рубежом; в России впервые опубл. в 1989 г. — «Театр», № 5; «Лит. обозрение», № 8). Критик утверждал, что соцреализм — это «псевдоискусство» («плохое», «нехудожественное», «дурное»), или «полуклассическое полуискусство не слишком социалистического совсем не реализма» 42. Эта «тенденция» в 50-60-х годах по-своему разрабатывалась русской неоавангардистской литературой: группа Л. Черткова; «лианозовская школа»; СМОГ (Смелость — Мысль — Образ — Глубина, или Самое Молодое Общество Гениев), а затем литературой соц-арта (художественная игра знаковыми явлениями социализма) и постмодернизма. По убеждению современных последователей А. Синявского, «соцреализм умер, и соц-арт — его единственный законный наследник, доживающий, очевидно, свои последние годы: вряд ли ему суждено переступить за черту 20-го столетия» 43.

Деконструкция соцреализма стала ведущей темой многих писателей-постмодернистов. Так, в поэзии Д. А. Пригова пародируется образ писателя-теоретика, выразителя нормативных представлений о жизни и литературе, целеустремленного «воспитателя масс», плодовитого эпигона-графомана. Образы советских вождей деканонизирует Т. Кибиров (в поэмах «Когда был Ленин маленьким», «Жизнь К. У. Черненко»); он высмеивает и догматы соцреализма («Общие места», «Лесная школа» и др.). В поэме «Сквозь прощальные слезы» (1987) Т. Кибиров показал последствия реализации революционно-коммунистических идей: хаос вместо гармонии, тоталитарный режим, подмена реальности мнимостями, моральный упадок, убогость существования. Заключительный вывод таков: все жертвы были напрасны — задачи, во имя которых совершалась революция, никогда не осуществятся. Летевший в коммуну паровоз оказался в тупике и только имитирует движение вперед — значит, путь был избран в никуда.

«Поминки по советской литературе» (1990) призывал Вик. Ерофеев (размышляя по принципу — «ради красного словца не пожалею и отца»). В его художественных произведениях «Крушение гуманизма № 2», «Девушка и смерть» пародировались горьковская героико-романтическая концепция, а также нормативный «положительный герой» и т. п.

Имитируя язык литературы социалистического реализма, В. Сорокин в романе «Норма» (1994) вскрывал бесчеловечность тоталитарного искусства и таких его идеологических постулатов, как «руководящая роль партии в советском обществе», «единство партии и народа», «утверждение социалистического гуманизма» и др. 44

Итак, на рубеже 80-90-х годов постмодернизм довершил развенчание советской мифологии. Благодаря активной деструктивной работе с языком соцреализма, «постмодернизм показал, насколько не соответствует правдивому изображению современного состояния общества и мира в целом основной метод официальной советской культуры, и, таким образом, содействовал его эстетической дискредитации, что, в свою очередь, способствовало угасанию социалистического реализма» 45.

По мнению американской исследовательницы К. Кларк, соцреализм «начал размываться задолго до того, как Ерофеев объявил о его кончине. Однако смерть его не была скоротечным результатом политических изменений. Ни одна из основополагающих черт не исчезла моментально. Некоторые оказались более живучими, некоторые менее, но в своем неизменном виде… ни одна из них не существовала уже в литературе 1970-х годов» 46. Таким образом, считает автор, было бы правильнее сказать, что традиция постепенно иссыхала, ослабевала, «возникали гибридные формы, в которых черты и ценности традиционного соцреализма являлись не более чем составляющими элементами. Этот процесс не был постепенным. Его затухания и вспышки были связаны с политикой, а не только с культурой. Наиболее очевидными, — заключает К. Кларк, — были драматические изменения при М. Горбачеве» 47.

В работах конца XX в. все настойчивее и по-новому ставится вопрос о месте и, следовательно, границах социалистического реализма в литературном процессе истекшего века. Например, В. И. Тюпа, доказывая, что «соцреализм» вместе с «авангардизмом» две тупиковые ветви художественной эволюции XX в., однако видит перспективу будущего «неотрадиционалистского» искусства лишь в контексте его противостояния названным ветвям постсимволистской литературы 48.

«крупные художники слова никогда не воспринимали нормативную эстетику социалистического реализма всерьез», ибо «помимо теоретических построений существовала еще и художественная практика — огромный массив литературы, вызванный к жизни революцией и социализмом, всем тем, что получило название “советская цивилизация”. И это уже не фантом, а реальность, которая стремилась идентифицировать себя…» 49. По убеждению ученого, «советская литература, в том числе и произведения соцреализма (лучшие его образцы), и сегодня гораздо “живей” постмодернизма, который пытается “похоронить” ее, не представив пока что серьезных доказательств своей художественной состоятельности». И в качестве положительного опыта «писатели современности унаследовали от соцреализма — реализм» 50.

С определением места этого направления в литературном процессе ХХ в. связаны вопросы периодизации. Знаменательно, что прежние дробные периодизации (по десятилетиям, по этапам социальной истории или по масштабности эпических образов и т. п.) заменяются все более укрупненными. М. Эпштейн, например, ставит соцреализм в контекст мирового культурного развития XX в., в котором выделяет три основных периода:

«1. Серьезный пуризм: авангард, или ранний модернизм — первая треть 20-го века.

2. Серьезный эклектизм: социалистический реализм в СССР, высокий модернизм на Западе — вторая треть века.

3. Игровой эклектизм: постмодернизм — последняя треть 20-го века» 51.

Возрос интерес к социалистическому реализму за рубежом 52. Об этом свидетельствует, например, подборка материалов в парижском журнале «Ревю дез этюд слав» (1998. № 4), где, в частности, отмечается: «Если социалистический реализм исчез как официальная доктрина с крушением государства, частью идеологической системы которого он являлся, то в настоящее время он оказывается в центре исследований, вызывающих самый большой интерес — как составной элемент советской цивилизации» 53. Для французской критики характерны попытки связать истоки социалистического реализма с авангардом (популярный на Западе итог суждений), а также стремление обосновать существование двух тенденций в советской литературе: «тоталитарной» и «ревизионистской». Этот последний подход представляется наиболее плодотворным.

К новым размышлениям побуждает вышедший под редакцией Х. Гюнтера и Е. Добренко коллективный труд ученых России, Германии, Франции, Швейцарии, Англии, США «Соцреалистический канон» (СПб., 2000. 1040 с.), где рассматриваются и предыстория явления, его историко-культурный контекст, и «арсенал» метода, его инструментарий — эстетический (категории соцреалистической критики), дискурсивный («новояз» как историческое явление, дискурс времени, литература как учебник жизни, массовая культура и дискурс читателя, истоки советского исторического дискурса и т. п.), художественный (архетипы советской культуры, мотивы и образы, жанры). В этот контекст вписывается переведенная на русский язык книга К. Кларк «Советский роман: История как ритуал» (Екатеринбург, 2002), где утверждается, что «официальная модель соцреализма имела свою биографию», но ответ на вопрос: «Что такое социалистический реализм?» — стоит искать «не в теоретических статьях, а в практических примерах» .

Очевидно, что наступил этап объективного анализа всего корпуса советской литературы и ее места в мировом литературном развитии.