«Я часто и благодарно вспоминаю…»
Перелистывая страницы жизни, я невольно вспоминаю лица людей, близких мне и далеких. Все это тянет за собой подробности быта, ту самую тину мелочей, которой каждый из нас окутан. Но здесь же и крупнейшие исторические потрясения, действительными лицами и статистами которых мы были.
Я часто вспоминаю моего благодетеля (другого слова для него я не нахожу), который на протяжении многих лет был для меня другом и Аристархом, путеводителем в мире неизведанного. Это было в 30-е годы прошлого века, когда мне удалось, наконец, поступить в Институт по повышению квалификации преподавателей. Он недолго так назывался и через полгода был преобразован в Московский городской педагогический институт (позднее он получил имя В. П. Потемкина, а потом его благополучно слили с Ленинским пединститутом, т. е. МГПИ им. В. И. Ленина). Кафедрой русской литературы там заведовал молодой профессор Александр Иванович Ревякин. Он первым обратил на меня внимание и потом, на протяжении долгих лет, постоянно интересовался моей судьбой и моими успехами.
Никогда не забуду такой эпизод. В те годы я увлекался всем: литературоведением, историей, географией и т. п. Познакомившись с академиком А. Е. Ферсманом, мы с моими друзьями отправились на Алтай. Комплексная экспедиция была очень интересной, и результаты ее академику понравились: картографический материал был ценным, мои заметки, по-видимому, тоже чего-то стоили, а рисунки Игоря Константинова были прекрасно исполнены и даже участвовали затем в выставках. А. Каменский получил рекомендацию от академика для поступления на геофак МГУ. В то время поступить в высшее учебное заведение было очень трудно. Ферсман и мне предлагал рекомендацию, но я сказал, что меня увлекает литература, а не география, и этнографией я интересуюсь как частью фольклора. Ученый посетовал, и мы разошлись.
Помимо жизненных, этнографических знаний, с Алтая я привез и целый ряд заболеваний. В то время я уже был студентом II курса, страстно увлеченным идеями историко-литературных построений. И единственный человек, с которым я мог делиться своими мыслями, был Александр Иванович Ревякин. Часто я провожал его домой после лекций, и наши беседы были для меня чрезвычайно ценны. А. И. Ревякин вводил меня в курс большой науки.
Однако здоровье мое все ухудшалось. Необходима была госпитализация. Я лежал в клинике Е. Е. Фронгольда, но улучшений не было. Профессор не хотел согласиться с предположительным диагнозом: туберкулезный перитонит, зная, что это не лечится. И вот в это самое время, когда я там медленно умирал, дверь отворилась и вошел А. И. Ревякин. «Что случилось? Я не вижу Вас на лекциях целый месяц, наконец, узнал, что Вы больны, и сейчас же приехал». Прочитав мой диагноз, он сделался мрачным и все время повторял: «Вы только поправьтесь, только поправьтесь. Я обещаю сделать Вас своим ассистентом».
Время шло… Я поправился, вернулся в институт и вновь стал посещать лекции профессора А. И. Ревякина. Он читал все: и теорию литературы, и ХIХ век. Будучи человеком увлеченным, он вместо двух часов часто мог прочитать и три. Этот особый азарт ученого передавался аудитории. Он любил дело, которым занимался.
Я посещал Александра Ивановича и дома. Жил он тогда в довольно стесненных квартирных условиях. Небольшой кабинет был весь уставлен стеллажами, наскоро сколоченными и заполненными множеством книг. Одна из полок была заставлена журналом «Земля Советская». Редактором и непременным автором многих статей этого издания А. И. Ревякин был в 1929-1931 гг. Однако очень скоро журнал был закрыт, а его ведущий автор был объявлен кулацким критиком. Меня интересовало направление этого журнала и произведения тех писателей, которые там печатались: С. П. Подъячев, В. М. Бахметьев, А. А. Демидов. Александр Иванович не любил говорить об этом времени, но его иногда прорывало, и он с вдохновением начинал рассказывать о значении крестьянской литературы для русской жизни, о трудах, успехах и неудачах «сеятеля и хранителя». «Подумайте, — говорил он, — это та самая Россия, которая веками создавала материальную и духовную сущность страны; это — народная жила, которая питала огромную Россию. И неужели это явление не заслуживает своего журнала, специального изучения?»
А. И. Ревякин принадлежал к той интеллигенции, которую по праву можно назвать народной, вышедшей из самой глубины русской жизни. Он обладал счастливой способностью понимать, как эта народная стихия растила, кормила и оплодотворяла национальную идею России. Поэтому его лекции по литературе ХIХ в. были наполнены не только теоретическими рассуждениями о классицизме, романтизме, реализме, патриотизме, но и всепоглощающей идеей народности. Его мысль всегда была яркой, ясной, раскрывающей глубину его философских раздумий.
Всякая новая работа вызывала у него моментальный отклик, что находило реализацию в статье, отзыве, в лекциях.
— параллельный или сопутствующий — образ.