"Снегурочка" *).
*) "Одесскiй Вестникъ", 1873 г., No 212. "Очерки современной журналистики". Статья С. Г. В. (С. Т. Герце-Виноградскаго).
Критическая литература о произведенiяхъ А. Н. Островскаго
Составил Н. Денисюк
Выпускъ третiй (1868--1873 гг.)
Москва.
Изданiе А. Н. Панафидиной
1906
Если я начну съ того, что г. Островскiй самый талантливый представитель нашей драматической литературы; если я стану указывать на Своихъ людей или на Грозу, какъ на перлы русскаго драматическаго репертуара, то этимъ я только повторю общее место, принимаемое почти безспорно всею русскою публикой. Но повторять это общее место я не буду, во-первыхъ, потому, что это -- общее место, a во-вторыхъ, потому, что хочу оставить себе больше времени и места для выполненiя прямой моей цели -- представить отчетъ нашимъ читателямъ о новомъ произведенiи названнаго автора, появившемся въ IX книжке "Вестника Европы". Въ этомъ отчете я постараюсь: 1) определить въ самыхъ общихъ чертахъ характеръ этого новаго произведенiя, указать, насколько оно удовлетворяетъ окружающимъ литературу требованiямъ действительности и въ какой мере оно является прогрессивнымъ двигателемъ въ нашей интеллектуальной жизни; 2) затемъ я перейду къ сценическому значенiю драматизированной лирики, представляемой этимъ произведенiемъ. На все эти вопросы Снегурочка даетъ рядъ отрицательныхъ ответовъ: 1) не удовлетворяетъ, не содействуетъ, не является и 2) не имеетъ сценическаго значенiя. Снегурочка, весенняя сказка въ 4хъ действiяхъ съ прологомъ, есть какой-то фантастическiй капризъ, рафинированный отъ всякихъ реальныхъ примесей. Авторъ почерпнулъ содержанiе для своей сказки изъ... Но откуда онъ почерпнулъ, изъ какой Шехерезады, это -- глубокая тайна самого автора. Утверждаютъ, что изъ матерiаловъ первичной славянской поэзiи. Но откуда бы онъ ее ни почерпнулъ, читать эту сказку рекомендую тому, кто хочетъ "вспомнить подъ старость детски годы" и воскресить въ своей памяти
. . . . . . и карловъ, и духовъ,
И визирей рогатыхъ,
И рыбокъ золотыхъ, и лошадей крылатыхъ,
И въ виде кадiевъ волковъ...
Но сколько нужно словъ,
Чтобъ все пересчитать, друзья мои любезны.
Да, словъ нужно много, чтобы пересчитать и пересказать все, что пересчитано и пересказано въ сказке г. Островскаго. Но пересчитывать и пересказывать всего я не буду; я познакомлю читателя съ содержанiемъ этой сказки въ общихъ чертахъ. Жилъ-былъ на свете старикъ дедъ-Морозъ, со своею старухой Красною-Весною, бабою, получившею воспитанiе весьма деликатное, чтобъ ужиться съ мужикомъ-Морозомъ, который то и дело что "знобитъ да морозитъ" все, къ чему ни прикоснется.
. . . . . Оставить бы седого,
Да вотъ беда,-- у насъ со старымъ дочка Снегурочка...
Наконецъ, деду-Морозу самому вздумалось покинуть страну, где онъ прожилъ немалое время. A страна эта, называется страною берендеевъ, глупаго-преглупаго, еще глупее глуповцевъ {Глуповцы -- обыватели города Глупова, выведеннаго въ "Исторiи одного города" Щедрина. Н. Д.}, народа, высшее психическое проявленiе котораго высказывается въ звукахъ: "Хе-хе-хе! xo-xo-xo!" и т. п. Заспорили старикъ и старуха: на чье попеченiе оставить дочку, чтобъ ее не растопилъ злой Ярило-солнце, "палящiй богъ ленивыхъ берендеевъ". Спорили, спорили и, наконецъ, порешили отдать Снегурочку "въ слободку Бобылю бездетному на место дочки". Парни, по мненiю деда-Мороза, не будутъ засматриваться на бобылеву дочку, притомъ "въ холодномъ сердце дочери ни искры нетъ губительнаго чувства любви", и такимъ образомъ она будетъ застрахована отъ таянья. Но, какъ известно, человекъ предполагаетъ, a Богъ располагаетъ. Не успела Снегурочка поселиться въ стране берендеевъ, какъ все парни стали на нее закидывать палящiе глаза; ледяное сердце героини не поддается. Но сила солому ломитъ. Снегурочка начинаетъ тосковать въ следующихъ стихахъ, обращенныхъ къ вызванной ею изъ озера матери-Весне, окруженной цветами. Весна спрашиваетъ Снегурочку, чего ей недостаетъ?
-- Любви.
И радостны, a я одна тоскую;
Завидно мне чужое счастье, мама,
И чувства нетъ въ груди; начну ласкаться,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . О, мама, дай любви!
Любви прошу, любви девичьей.
Весна.
Забыла ты отцовы опасенья.
Любовь тебе погибель будетъ.
Снегурочка.
Мама,
Дороже мне годовъ тоски и слезъ.
Весна надеваетъ венокъ на голову Снегурочки, который долженъ зажечь въ ней все чувства разомъ, воспалить кровь и очи, окрасить лицо живымъ румянцемъ, всколыхать грудь и т. п. Надела и юркнула въ озеро. A Снегурочка вдругъ почувствовала внутреннюю революцiю. A тутъ кстати и подвернись некiй берендей-Мизгирь, закаленный на "огне страстей". Берендей этотъ былъ влюбленъ въ берендейку Купаву, съ которою чуть, было, не вступилъ въ законное супружество, но роковая встреча со Снегурочкой развеяла по ветру все его планы. Снегурочка, объятая, подъ влiянiемъ подареннаго ей матерью талисманнаго венка, кипучимъ избыткомъ страстей, отдается вся Мизгирю, но восклицаетъ:
Милый мой! бежимъ скорее, спрячемъ
Любовь свою и счастiе отъ солнца:
Укрой меня. Зловещiе лучи
Кровавые страшатъ меня. Спасай,
Спасай свою Снегурочку.
Они становятся съ Мизгиремъ подъ тень куста. Въ это время сходится народъ: впереди гусляры, играющiе на гусляхъ, пастухи -- на рожкахъ, за ними царь берендеевъ, свита, женихи и невесты въ праздничныхъ одеждахъ и, наконецъ, все берендейки. Дело въ томъ, что глупый царь глупыхъ подданныхъ задумалъ переженить всехъ парней и девицъ.
Горитъ востокъ. Сожми меня въ объятiяхъ,
Одеждою, руками затени,
Такъ молитъ своего возлюбленнаго Снегурочка, но уже поздно. "Люблю, люблю и таю отъ сладкихъ чувствъ любви", провозглашаетъ Снегурочка, благословляемая царемъ берендеевъ на бракъ съ Мизгиремъ, и действительно таетъ. Пораженный Мизгирь убегаетъ на гору и бросается въ озеро. На вершине горы на несколько мгновенiй разсеивается туманъ, и показывается солнце-Ярило въ виде молодого парня въ белой одежде. Хоръ запеваетъ:
Теплое лето.
Красное солнце наше!
Нетъ тебя въ мiре краше.
Занавесъ падаетъ; сказке конецъ, и всему делу венецъ; я тамъ былъ, медъ-пиво пилъ, по усамъ, по бороде текло, въ ротъ не попало.
"an sich und für sich". Конечно, взрослыя дети могутъ требовать, чтобы сказка почерпала данныя для себя не изъ произвольныхъ и мечтательныхъ источниковъ фантазiи. Но мне могутъ возразить, что тогда это будетъ не сказка, a разсказъ. Но разве мы не имеемъ ряда сказокъ, содержанiе которыхъ гораздо реальнее -- множество такъ называемыхъ реальныхъ сказокъ? Разве Лабуле {Французскiй публицистъ и юристъ (1811--83 гг.). Н. Д.} почерпалъ сюжетъ для своихъ сказокъ изъ мiра фантазiи, разве сказки этого знаменитаго сказочника не дышатъ жизненною правдой, не есть результатъ серiозной работы надъ различными соцiальными элементами? "Русалка", "Фаустъ", "Путешествiе Гулливера", "Божественная комедiя" и мн. др. произведенiя, несмотря на свою аллегорическую, сказочную форму, представляютъ намъ громадный интересъ, потому что въ нихъ мы видимъ нечто больше того, что видятъ люди съ бритыми головами въ арабскихъ сказкахъ. Чудесная красавица съ звездою во лбу и чудесная дочь Мороза и Весны,-- это продуктъ той il dolce far niente, которая, быть-можетъ, къ лицу мусульманину, но никакъ не намъ, отверженнымъ гяурамъ. Я знаю, что найдутся люди, которые скажутъ мне:
Тебе бы пользы все, на весъ
Кумиръ ты ценишь бельведерскiй.
Ты пользы, пользы въ немъ не зришь,
Но мраморъ сей, ведь, богъ! Такъ что же?
Ты пищу въ немъ себе варишь.
Но посмотримъ, насколько Снегурочка удовлетворяетъ, если не требованiямъ пользы, то, по крайней мере, требованiямъ сценической эстетики. Очевидно, что весенняя сказка г. Островскаго есть покушенiе на апотеозу весны и любви. Но дело въ томъ, что драматизировать эту апотеозу -- дело самое неблагодарное.
Весна, зима, осень, лето -- могутъ бытъ сюжетомъ для художника-живописца, художника-лирика, наконецъ, эпическаго художника, но ни въ какомъ случае не для драматическаго, ибо y последняго нетъ никакихъ рессурсовъ, чтобъ изобразить неуловимую поэзiю этихъ сюжетовъ и констатировать ихъ на сцене. Легко написать: "Начало весны. Красная горка, покрытая снегомъ. Направо кусты и редкiй безлистный березникъ, налево -- сплошной, частый лесъ большихъ сосенъ и елей съ сучьями, повисшими отъ тяжести снега" и т. п., но все это будетъ не весна, a суздальская живопись. Но положимъ, что декораторъ изобразитъ все это сколько-нибудь сноснымъ образомъ, но какой чародей дастъ намъ обстановку, которая будетъ соответствовать следующимъ словамъ Весны-Красны г. Островскаго:
. . . . . Подъ снежной пеленою
Лежатъ поля остылыя. Въ оковахъ
Игривые ручья...
Леса стоятъ безмолвны, подъ снегами,
Опущены густыя лапы елей,
Въ малинникахъ, подъ соснами стеснились
Сосульками янтарная смола
Виситъ съ прямыхъ стволовъ. A въ ясномъ небе,
Усиленнымъ сiянiемъ. Земля,
Покрытая пуховою порошей,
Въ ответъ на ихъ приветъ холодный кажетъ
Такой же блескъ, такiе же алмазы.
Где, спрашиваю я, все эти внешнiе рессурсы для выраженiя "полей остылыхъ подъ снежной пеленой", "холодныхъ потемковъ", "скованныхъ ручьевъ", "воздушныхъ алмазныхъ искръ"? Но зачемъ внешнее выраженiе, скажетъ читатель, довольно и того, что чарующiя прелести известнаго времени года описаны въ речахъ действующихъ лицъ. Но если, напр., въ "весенней сказке" все очарованiе весны будетъ исчерпываться въ речахъ действующихъ лицъ, то где же после этого действiе действующихъ лицъ? Действiе это парализуется описанiями действующими лицами прелестной весны; но врядъ ли это входило въ соображенiе самого автора, a темъ более публики, которую действующее лицо должно уверять въ продолженiе довольно длиннаго времени, что "ужъ поверьте, господа, что это настоящiя, какъ есть, холодныя потемки, a это настоящая снежная пелена".
Или, воображаю, какъ долженъ быть поэтиченъ тотъ моментъ, когда Весна-Красна спускается на канатахъ изъ театральнаго поднебесья, чемъ и означается ея появленiе въ "весенней сказке". Но даже самое богатое воображенiе откажется вообразить тотъ моментъ на сцене, когда Снегурочка "любитъ и таетъ, таетъ". Тутъ ужъ никакой машинистъ не потрафитъ на ладъ.
Вотъ почему я полагаю, что Снегурочка не годится даже для сцены.
Фантастическiе объекты имеютъ только тогда какой либо raison d'être, когда они не переходятъ границы запретнаго для нихъ реальнаго существованiя. Некрасовскiй "Морозъ-Красный носъ" имеетъ для насъ чарующую прелесть, но одраматизируйте этотъ "Морозъ-Красный носъ", и выйдетъ ни Богу свечка, ни чорту кочерга. Не даромъ говорятъ французы: tout est bon, tout est grand à sa place. Представьте себе, что "морозъ-воевода дозоромъ обходитъ владенья свои" и обходитъ не въ нашемъ воображенiи, а по сцене.
Трещитъ по замерзлой воде,
И яркое солнце играетъ
Въ косматой его бороде.
Представьте себе это путешествiе Мороза по театральнымъ подмосткамъ, и всякое очарованiе исчезнетъ, и останется одна кукольная комедiя. Или еще лучше: Морозъ подходитъ къ замерзающей Дарье:
И иглы колючiя сеетъ
Съ седой бороды на нее,
И вотъ передъ ней опустился!
"Тепло ли?" промолвилъ опять,
Любопытно было бы видеть, какъ этотъ актеръ сеялъ бы снежныя колючiя иглы съ своей бороды на актрису. Поэтъ съ тонкимъ художественнымъ чутьемъ никогда не позволитъ себе облечь въ грубовещественныя формы продукты своей поэтической фантазiи. Въ этомъ чутье, въ этомъ художественномъ savoir faire заключается все обаянiе, вся чарующая прелесть некрасовскаго "Мороза-Краснаго носа", a въ отсутствiи этого эстетическаго такта, обнаруженнаго г. Островскимъ, заключается грубая фальшь его нелишенной своебразныхъ прелестей Снегурочки, но въ общемъ произведенiи слишкомъ слабомъ.
С. Г. В. (С. Герце-Виноградскiй).
*) Семенъ Титовичъ Герце-Виноградскiй -- известный русскiй публицистъ, род. въ 1848 г. Образованiе получилъ въ новороссiйскомъ университете по юридическому факультету, который окончилъ въ 1869 г. Сначала, было, Герце-Виноградскiй попробовалъ служить, но, быстро разочаровавшись въ чиновничьей карьере, избралъ навсегда деятельность журналиста. Онъ сталъ писать фельетоны въ "Одесскомъ Вестнике" (см. стран. 13) подъ псевдонимомъ Баронъ Иксъ и иницiалами С. Г. В. и быстро прiобрелъ большую популярность на юге Россiи. Въ 1876 г. Герце-Виноградскiй переходитъ въ газету "Новороссiйскiй Телеграфъ", a затемъ въ издававшуюся съ 1877 г. въ Одессе, подъ редакт. М. И. Кулишера, газету "Правда", где играетъ роль руководящаго сотрудника. Это были лучшiе годы публицистической деятельности Виноградскаго. Въ 1879 г., по распоряженiю временнаго одесскаго ген. -губернат. графа Тотлебена, Виноградскiй былъ сосланъ въ Восточную Сибирь, откуда возвращенъ гр. Лорисъ-Меликовымъ въ 1880 г. Съ этого момента онъ начинаетъ писать въ "Одесск. Листке". Виноградскимъ написано, кроме фельетоновъ, несколько беллетристическихъ вещей. Прим. Н. Денисюка.