Александр Островский: Козьма Захарьич Минин, Сухорук (2-я редакция).

Козьма Захарьич Минин, Сухорук (2-я редакция)

Драматическая хроника в пяти действиях, с эпилогом, в стихах

Козьма Захарьич Минин, Сухорук, земский староста Нижнего посада.

Иван Иванович Биркин, стряпчий, присланный в Нижний Ляпуновым для совету.

Петр Аксенов, старик, богатый торговый человек.

Василий Лыткин (лет пятидесяти), богатый вдовый купец.

Часть Нижнего посада, близ Кремля; направо и налево деревянные лавки, на заднем плане деревянный гостиный двор, за ним видна гора и стены Кремля; налево, в заднем углу на пригорке, башня и ворота в Кремль, направо продолжение Нижнего посада. Вдоль лавок деревянные мостки с навесом для пешеходов, у растворов скамьи и раздвижные стулья.

В гостином дворе торговцы в лавках и у лавок; проходит народ, некоторые останавливаются и покупают разные вещи. Слышны голоса: «Здесь рукавицы, шапки, кушаки! Гляди, зипун! Из Решмы, с оторочкой». Петр Аксенов сидит на скамье у своей лавки (крайней справа). Василий Лыткин входит, отпирает крайнюю лавку с противоположной стороны; заставляет ее скамьей и подходит к Аксенову.

Здорово ль, кум?

Здорово, Петр Аксеныч.

Тебя как милует Господь?

Спасибо!

Живем-таки. Что Господа гневить!

Откуда, Вася?

С низу, из Казани;

Да позамешкался в дороге малость.

Домашние здоровы ль?

Все здоровы.

А что Кузьма Захарьич?

Земским делом

Печалится один за всех.

Бог милует. За здравие его

Все молимся. Он твердо, неослабно

За веру православную стоит;

Разумными речами утверждает

В народе крепость!

Что и говорить!

Радетель!

Диво это, брат Василий,

Как умудрил его Господь речами!

Вот так тебя слеза и прошибает,

Вот какова его беседа!

Что же

Он говорит такое?

Эх, брат Вася,

Уж очень это дело-то велико!

Ну, слушай, да язык-то за зубами

Подерживай! Затеи-то велики,

А что-то Бог пошлет, увидим после.

Вот мы толкуем, как бы ополчиться

Да либо помереть уж, либо Русь

От иноземцев и воров очистить.

В разор нас разорят и животишки

Ограбят все; куда с детьми деваться!

Не трогают, так и сидеть бы смирно.

Куда уж лезть!

Аль животы тебе дороже веры?

А братия? А слезные писанья

Из-под Москвы? И это ничего!

Не обижай! Я от миру не прочь.

Уж коли все, и я.

Смотри ж, Василий!

Не пятиться.

А я к тебе с поклоном,

Челом тебе!

Я слушаю. Что надо?

Ты знаешь сам, семья моя велика,

Детей больших и малых целый дом,

А я один, четвертый год вдовею.

Хозяйки нет. Не откажись посватать.

Не откажусь. Тебе немолодую

Уж надобно?

Нет, я и помоложе

Не откажусь.

Найду тебе из бедных.

Богатую бы мне.

За старика-то

За вдового, да с кучею детей,

Какая же нужда идти богатой!

Ты Марфу мне Борисовну посватай.

Да не пойдет, — она богата очень

И молода, — красавица собою.

Ее и князь любой возьмет с охотой,

И я богат, Аксеныч.

Давно ли ты разбогател?

Давненько.

Да время-то, Аксеныч, нынче смутно,

Так я и жмусь.

Ты правду говори!

Посватаю, изволь. Ну, много ль денег

Ты накопил?

Да тысяча найдется.

Да верно ли?

Я лгать тебе не стану.

Второе дело: тысяча найдется.

Не отопрись, смотри.

Не отопрусь.

Ну, хорошо. Посватаю.

Спасибо.

Пойду-ка я да с лавкой разберусь.

Здорово, друг! Счастливо ль воротился?

Поторговал, наколотил мошну?

Наколотил! Спроси: свои-то целы ль?

Кривишь душой. Не бойся, не ограбим.

Его ограбить и греха не будет.

Богаче всех, а сиротой глядит.

Да тише ты, как раз беду накличешь!

Подслушают, тут всякого народу

Довольно есть. Свою казну считай,

А до чужой тебе нет дела вовсе.

Откуда, Гриша?

Откуда, мол?

В монастыре обеденку стоял,

И панихиду пели, поминали

Раба Прокофья.

Упокой, Господь!

Какой Прокофий, ты не знаешь, Гриша?

Он, говорят, был добрый. Я поплакал

И помянул. Подайте на дорогу!

Аль ты куда собрался, Гриша?

Далеко. Длинная дорога; встанет —

Так до неба достанет. Все песками

Сыпучими да темными лесами

Дремучими.

Куда ж дорога, Гриша?

Один пойдешь?

Нет, много, много.

Что он говорит?

Сулит дорогу, а куда? Известно,

Одна дорога; значит, все помрем;

И надо полагать, что это вскоре.

Нет, надо быть, что о другой дороге

Он говорит.

Его не разберешь;

Убогий он у нас и малоумный.

Нет, вот что: храмы там без богомольцев,

Без пения. Подайте на дорогу!

Ты в Нижнем шатости не замечаешь?

Господь хранит пока.

А знаешь что?

Ведь Нижний — ключ всей Волги; за него бы

Король Жигмонт иль Владислав-царевич

Нам дорогую цену заплатили,

Кабы привесть к присяге. Мне — боярство

Иль в думные, тебя — в Москву, в дьяки,

В любой приказ.

Ты шутишь аль смеешься?

Как хочешь понимай!

Как понимать!

Изменником я не был и не буду,

И с дьяволом быть в доле не хочу.

Я пошутил с тобой.

Иван Иваныч,

Шути с кем помоложе. Этих шуток

Я не люблю, они подвохом пахнут.

Ну, не сердись! не любишь, так не стану

Шутить с тобой; нам ссориться не след:

Неладно в Нижнем.

Полно, что пугаешь,

Иван Иваныч; как тебе не грех!

И знаешь, кто у нас заводит смуту?

Кузьма Захарьев.

Не верю, быть не может.

Погоди,

Дай срок, увидишь сам. Всегда толпою

За ним народ валит, все шепчут что-то

И по ночам сбираются к нему.

Ты не спорь со мной; разведай.

Да нет же, говорю.

Не ошибись!

Не ошибусь я в этом человеке.

Он боек на язык, упрям и дерзок;

В дела мешается, за всех заступник;

А все-таки души он не продаст;

Сгрубить — сгрубит, а смуты не затеет.

От грубости до мятежа далеко ль!

Я не люблю, кто бойко говорит!

Да у меня ведь горлом не возьмешь!

Я не ему чета, молчать заставлю.

Я при царе Иване начал службу,

В дьяках состарился и поседел.

Уж мы с Кузьмой не первый год воюем;

Наскочит на меня, так будет помнить.

Ну, и тебя таки честит изрядно,

И за глаза все Тушиным корит,

А тушинцам у нас почету мало;

Не беда!

Насильно мил не будешь! Уж народец

У вас на Волге! Нечего сказать!

Некстати говорливы! Вот ты здешний,

Не тушинский; а тоже говорят,

Что ты берешь посулы, что с живого

И с мертвого дерешь, не разбираешь.

Да кто же говорит?

А все Кузьма.

Не верь, Иван Иваныч! Все напрасно;

Посулов не беру. Он злым поклепом

Меня обносит. Да ты сам ли слышал?

Сам слышал.

Пойду челом ударю воеводе.

Я говорю тебе, что он мятежник;

С народом шепчет, а властей ругает;

Небось без умыслу? Да кто ж поверит!

Его теперь и знать я не хочу,

Ругателя.

А ты пока молчи,

Умей скрывать обиду; дожидайся.

Он не уйдет никак от наших рук.

Я сторожа к нему приставил, знаешь,

Павлушку; он хоть зайца соследит;

Волк травленый, от петли увернулся.

Он из дьячков из беглых, был в подьячих,

Проворовался в чем-то; присудили

Его повесить, он и задал тягу.

Теперь веревки как огня боится.

Ну, и писать горазд, мне то и нужно.

Да мы еще с тобою потолкуем.

Куда пойдешь отсюда?

На Оку,

Стерлядок искупить недорогих бы.

Так вместе и пойдем! И я туда же.

Из Кремля выходит Нефед Минин, за ним [Аксенов] и несколько посадских.

За мной идет сюда.

Из-под Москвы сегодня прибежали

Бесстрашные гонцы: Роман Пахомыч

Да Родион Мосеич. Отдохнувши,

Украдкою у патриарха были

И привезли нам грамоты его.

Из шапок достают, зашиты были.

Входит Минин, за ним [Поспелов,] несколько человек народа и Павлик. Все окружают [Минина].

Те же, Минин, [Поспелов,] несколько человек народа и Павлик.

Какую весть несешь?

Дурные вести.

Прокоп Петрович Ляпунов убит

Казаками.

Бедам конца не видно.

Убит! — Убит! — О Господи, помилуй!

Ведь под Москвой еще два воеводы:

Князь Трубецкой да атаман Заруцкий.

Ну, что ж они?

Псковскому ведомому вору крест.

Несдобровать и Нижнему теперь.

Что ж делать нам?

Пойдемте к воеводе,

В приказную избу, пусть он рассудит.

Пусть грамоту прочтет от патриарха,

Он из темницы пишет.

Из темницы?

Его цепями, голодом томят,

А он предателей Москвы бесстрашно,

Как Божий гром, проклятием громит.

Теперь лететь бы к матушке Москве!

Подняться нечем. Спросим воеводу,

Подумаем с ним вместе, а покуда

Сберемтеся всем Нижним панихиду

Молиться будем, плакать и молиться.

С Нижнего посада выходит Колзаков и трое стрельцов.

Нам на Волге жить,

Все ворами слыть.

На Яик идти,

Переход велик;

Под Казань идти,

Грозен царь стоит.

А! Бог тебя люби, Кузьма Захарьич!

Ступай своей дорогой!

Аз есмь бражник!

Видишь, а не осуждай!

Я старый человек.

Тебе же хуже!

Нельзя не пить: такое время! Вот что!

Ты думаешь, я с радости; я с горя!

Как помоложе был, так дело делал;

Царю Ивану царства покоряли.

А что теперь! В глаза-то людям стыдно

Глядеть. Какой я воин, братец! Срам!

Нам идти ль, не идти ль

На Иртыш на реку.

Под Тобол-городок.

Скрываются. Выходит Марфа Борисовна, за ней две женщины. Оделяют деньгами нищих. Минин идет к ней навстречу.

А я тебя ищу, Кузьма Захарьич!

Вот горе-то на нас! Прокоп Петрович

Казаками убит! А что-то скучно

Все было мне, сижу да заливаюсь

Горючими, а вот к беде и вышло.

Я всех людей из дому разослала

По бедным, оделить хоть понемногу

За упокой да звать обедать завтра.

Для нищей братии обед готовлю.

Зайди, Кузьма Захарьич, да зови,

Кого увидишь; вместе помянули б,

Чем Бог послал.

Благодарю за ласку.

А уж не знаю, как тебе сказать.

Есть дело земское.

Так ты попозже!

Уж очень скучно; хоть поговорить бы.

Покорно просим и с гостями.

Я очень рада буду, буду ждать.

Пока прощай!

Прощенья просим, Марфа

Борисовна! Благодарю за память!

Марфа Борисовна уходит. Аксенов и Поспелов выходят к Минину.

Об чем это, Кузьма Захарьич, Марфа

Борисовна с тобою говорила?

К себе звала. Спаси ее Господь!

Задумала на весь народ поминки

Прокофию Петровичу.

И вы, друзья!

Я, может, и приду,

Коль удосужусь да не разнедужусь.

Недужится, уж стар я становлюсь.

Кузьма Захарьич! я к тебе с поклоном,

Заместо батюшки родного будь!

Мне жизнь не в жизнь: с утра до поздней ночи

И с вечера до утренней зари

Все об одном я думаю-гадаю,

Одно мне сна-покою не дает.

Ты наведи меня на ум — на разум.

Прямую путь-дорогу покажи!

О чем тоскуешь?

Как бы это молвить?

Такое дело, и сказать-то стыдно,

Иль бес мутит, иль уж судьба такая,

Такой предел на долю вышел. Марфа

Борисовна все из ума нейдет.

Такое ль время, Алексей Михайлыч!

Да что мне время! Жить и умирать

Уж лучше вместе. Годы подошли,

Кузьма Захарьич, мне нужна хозяйка.

Мы ровни по годам и по всему.

Поговори ты ей! Заставь меня

Навечно Богу за тебя молиться!

Честна вдова, а мужняя жена

Еще честней в дому благочестивом.

Придется к слову — я поговорю.

Уходят. Павлик, видя, что Минин ушел, выходит из лавки с Лыткиным; к ним постепенно подходят из других лавок и проходящие.

Вы слушайте, что вам Кузьма толкует,

Что плакать вам кровавыми слезами.

Дела, дела!

Да верно ли ты знаешь,

Что Владислава скоро ждут в Москву?

Чего не знаю, говорить не стану.

Я грамотный, не то что ваш Кузьма.

А что же будет, если королевич

В Москву придет?

Не больно хорошо.

Великую пошлет он рать и силу

И камня здесь на камне не оставит.

Голос из толпы

И Вяземский под Нижний приходил,

Да много ль взял?

Не с голыми руками.

Братцы, смерть!

Разор, разор!

Москва зовет на царство

И ждет к себе из Польши Владислава,

А мужики кричат у нас по Волге:

«Мы не хотим на царство иноземцев

И выбранных казаками царей».

Подходят к толпе Минин и Поспелов. Павлик что-то шепчет Лыткину.

Послушаем, о чем народ толкует?

Того и жди что смута заведется,

Из воровских полков с подсылом много

Народу набегает; не усмотришь,

Проезжий город. А, да это наш,

Из биркинских людей, Павлушка, писчик.

Глядеть да и глядеть! Что за охота

Держать такую дрянь, не знаю, право!

Ну, что ж молчишь? Язык-то прикусил?

Я живу с краю, ничего не знаю.

Что он молол?

Да много говорил,

Про королевича. — Да разореньем

Все нам грозит.

Такие страсти

Наговорил, не знаешь, что и делать.

Как только вам не грех воришек слушать,

Бездельных, шлющихся! Развесьте уши,

Им на руку, они тому и рады.

— Зря болтает! —

Учи нас, вразумляй, Кузьма Захарьич!

Одно вы помните и зарубите,

Что мы клялись креста не целовать

Ни Владиславу, ни кому другому

Из иноземцев, — ждать, кого на царство

Пошлет Господь и выберет земля.

Нам государь — великий патриарх,

Другого нет у нас. Что скажет — свято.

Сегодня от него пришли гонцы.

Мы грамоту прочтем и вам объявим

Его приказ и земское решенье.

Отписки из Москвы! Гонцы с вестями!

Письмо от патриарха Ермогена.

Площадь наполняется. Входят Роман Пахомов и Родион Мосеев.

Честным нижегородцам из Москвы

От разоренных и плененных братий

Поклон мы правим низкий, до земли.