Александр Островский: Козьма Захарьич Минин, Сухорук (2-я редакция). Действие пятое

Горница в доме Минина. Налево дверь в другой покой, прямо — в сени.

Минин, Татьяна Юрьевна и Нефед. Входят выборные, Семенов.

Кузьма Захарьич! ведомо тебе,

Что мы всем миром посылали к князю

Нижегородцев, выборных людей

Из всех чинов, с великим челобитьем.

Князь Дмитрий наше челобитье принял

И приказал сказать всему народу,

Что ради веры пострадать готов.

У сбора же казны и у раздачи

На жалованье ратным людям денег

Приговорили кланяться тебе

И звать к мирскому делу неотступно.

Уж не впервой тебе, Кузьма Захарьич,

За дело земское руками браться.

Мы много милостью твоей довольны.

И в этом разе ты нас не покинь.

Кузьма Захарьич! мы к тебе с поклоном,

С великим челобитьем прибегаем.

Кузьма Захарьич, послужи! — Кому же,

Опричь тебя и некому у нас! —

Все просим: послужи, Кузьма Захарьич!

Благодарю, что вспомнили меня,

И низко кланяюсь. За честь спасибо!

Есть поумней меня и побогаче,

Да и постарше, прежде тех просите!

Нам никого не надо. — Не хотим.

Не бегал я от службы никогда,

Для дела земского бросал заботы

Свои домашние, семью, торговлю.

Вот и недавно подняли мы дело,

И малое начало положили

Великому. Жалел ли я себя?

И деньги и добро принес я первый.

По-моему-то, всем так подобает;

Как тут орудовать! Один и душу

Рад заложить — другому жаль копейку.

Стань принуждать, его обидишь кровно.

И только грех, да брань, да уреканье!

Послужишь Богу, так людей обидишь!

Людям служить, так Богу согрешить!

Кому служить-то: людям или правде?

Ты правде послужи, Кузьма Захарьич!

Служил бы правде, силы не хватает,

Последнюю на службе истерял.

Работал много, наработал мало!

Хлопот по горло, дела на алтын!

Любовью начали — свели на ссору!

Хотели волей собирать подмогу,

Теперь хоть силой отымай, так впору.

Что было силы, послужил народу —

Уж не взыщите, утрудился больно.

Последнее вам слово говорю.

Прощенья просим!

С Богом оставаться!

Уходят выборные. Входят Аксенов и Поспелов.

[Минин. Аксенов, Поспелов, Нефед, Татьяна Юрьевна.]

Душа моя открыта перед Богом,

Я рад служить, рад душу положить!

Я к делу земскому рожден. Я вырос

На площади, между народных сходок.

Я рано плакал о народном горе,

И, не по летам, тяжесть земской службы

Я на плечах носил своей охотой.

Теперь зовут меня, а я нейду;

И не пойду служить, пока весь Нижний

В моих руках не будет поголовно

Со всем народом и со всем добром.

Кузьма Захарьич, мы опять к тебе.

Сказал, что не пойду — чего ж хотите!

Я и в другой раз то же говорю,

Придете в третий, в третий то же будет.

Постой-ка, я пойду скажу им толком,

Чтоб отдались тебе совсем на волю

И написали земский приговор,

Как ты велишь.

Тогда — другое дело,

И разговор пойдет другой у нас.

Ты рассказал бы, Алексей Михайлыч,

Как принял вас и выборных князь Дмитрий

Михайлович и что он говорил,

Изволь, послушай!

Вот, перво-наперво, мы духовенство

Пустили в горницу, а там, честь честью.

Вошли и мы; кто старше, впереди.

Все помолились, низко поклонились.

Князь подошел к благословенью, отдал

Нам всем поклон и начал говорить,

Что рад гостям и что желает слышать,

Какую нужду до него имеют.

Тут все заговорили. Дьяк Василий

Большую речь держал хитро и складно

И приводил слова святых писаний.

Князь слезно плакал. Видно, что по сердцу

Ему пришел наш земский приговор.

«Ступайте в Нижний, говорит, скажите,

Что я за веру пострадать готов

До самой смерти. Только подобает

Между собою из людей посадских

Нам у великого такого дела,

Казну сбирать и ратных оделять

И все дела нам делать заедино!».

И стали наши князю говорить:

«Не знаем мы такого человека!»

Они не знают! Слышишь ты, не знают!

Меня от службы земской оттирают,

Иду в холопы к ним — не принимают.

А князь им говорит: «У вас Кузьма

Захарьев, Сухорук, то дело знает;

Он человек бывалый и служилый,

Ему такое дело за обычай!

Его просите! Буде согласится,

И я, не мешкая, сбираться буду».

Нас накормили, брагой напоили

И с миром отпустили. Вот и все.

Вернулись, батюшка, идут опять,

Входят Аксенов, подьячий, выборные и народ.

[Те же, Аксенов, подьячий, выборные и народ.]

Вели писать, а мы вперед согласны

На всякий твой приказ, Кузьма Захарьич.

Садись, пиши!

Всех помяни вначале!

Дворян, детей боярских и голов,

Всех по порядку напиши, как знаешь.

Пиши, что выбрали меня всем миром

У сбора денег ратным людям быти.

Пиши! И быти нам Кузьме послушным

И не противиться ему ни в чем!

На жалованье ратным людям деньги

А недостанет денег — животы;

А животов не станет — жен с детями

Имать у нас и отдавать в заклад.

Ну, ладно ль будет?

Пусть будет так! — Прикладывайте руки!

Не премину радеть о земском деле,

А за любовь за вашу бью челом.

Теперь у Господа молить я буду,

Чтоб даровал мне силу мышц, и мудрость

Змеиную, и кротость голубину.

Сбирайтесь в путь, везите с береженьем

И князю Дмитрию отдайте в руки.

О Господи, благодарю тебя!

Давно стоит земля, а не бывало

Такого дела на святой Руси.

И небывалую ты служишь службу.

Прими ж такое звание от нас,

Какого деды наши не слыхали

И внуки не услышат, и зовись

Ты Выборным всей Русскою Землею!

Ты выборный от всей Земли великой!

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, воевода Нижегородской рати.

Афанасий Коломна, казацкий атаман из полков князя Трубецкого.

Дворяне, дети боярские, стрельцы, казаки, поляки, венгры и запорожцы.

За Москвой-рекой, против Кремля. Направо тын Климентовского острога с бойницами и воротами, налево деревянная церковь св. Климента, прямо земляной вал, за валом, вдали, виден Кремль.

Несколько поляков, венгров, запорожцев, столпившись у церкви, стреляют по острогу. Казаки отстреливаются со стен, делают вылазку и наступают на неприятеля. Подле острога и у церкви несколько убитых и раненых.

Из таборов к нам помощь. Вот Коломна

С своим полком.

С дворянами спешит сюда Пожарский.

Кричите: «Сергиев!» Святое слово

На помощь нам и на беду врагу.

За Сергиев! За Сергиев! Дружней!

(Бросаются на неприятелей, те бегут, они их преследуют; некоторые остаются у острога.)

На валу показываются Пожарский, Минин, Колзаков, Поспелов, дворяне, боярские дети и стрельцы.

[Те же, Пожарский, Минин, Колзаков, Поспелов, дворяне, боярские дети и стрельцы.]

Пусть пешие залягут по дорогам,

А конные держитесь у острога.

Мы Климентов острог опять отбили.

А вы-то что такое!

Богаты вы пришли из Ярославля

И помогать казакам не хотите!

И наги мы, и голодны, и босы,

И умирать все нам же!

Полно, друг!

Грешно тебе! Ты видишь, я не прячусь.

С утра дерусь, кольчуги не скидая,

Москву-реку переходил два раза

На помощь вам. Вы сами-то недружно

Встречаете врага. Вы здесь, в остроге,

С поляками деретесь целый день,

А половина в таборах за пьянством,

Играют в зернь у Яузских ворот.

Безбожные! Вас келарь Авраамий

Из таборов погнал святой иконой.

Он был и здесь с иконой.

Он нам служил молебен у Ильи,

Как вы бежать хотели от острожка

И гетмана с запасом пропустить.

Да, правда! Он-то нас и удержал.

Ну, воины! Монахи вас храбрее!

Не ссориться! Не храбростью считаться

Сошлись мы здесь, а помогать друг другу.

Поди, Баим, по сторонам дороги

Расставь своих в крапиве и в кустах.

И бейте из пищалей по обозу,

Коль повезут. По ямам и оврагам

Ты положи засаду!

Эй, за мной!

Рассыпаны и наши по дорогам.

Лежат во рвах, проезды берегут.

Никак, бегут? Чужие или наши,

Не разберешь.

Коломна с казаками

Назад бежат.

Погони не видать.

Другие атаманы подоспели

На выручку. Вот драка заварилась.

Эх, горячо! Робята, отдохните!

Умаялись. Челом тебе, князь Дмитрий

Михайлович. Спасибо, что пришли.

Не побежали в таборы опять.

Прости меня, надежа, князь Димитрий

Михайлович, за речь мою! Ты храбрый,

Искусный вождь, а я простой мужик.

Вот речь моя какая: с поляками

Мы бьемся целый день с утра до ночи

Лицом к лицу; они ловчее нас,

Привычнее, и нам не состоять

От напусков черкасов, угров, немцев.

Мы попусту людей лишь только тратим

И к ночи вовсе выбьемся из сил,

А той порой они с запасом в город

И подойдут — и нам Кремля не взять.

Затянется опять осада на год.

Пусти меня, я счастья попытаю,

Попробую их сзади обойти,

Отрезать им обратную дорогу,

Что гетман бросит сам свои обозы,

В свой старый стан, к монастырю Донскому,

Покинув все, спасаться побежит,

А в ту пору всей ратью вы и гряньте.

Коль силы нет, нам ум дает Господь.

Ступай, Кузьма, бери кого ты хочешь.

Хмелевского возьму, Поспелов с сотней

Пойдет со мной, охотники найдутся.

У Крымского двора всего две роты.

Мои готовы, мигом соберутся.

Дети боярские

И нас возьми с собой, Кузьма Захарьич.

Мне сотни три, а больше и не надо.

Ступай, Кузьма, дай Бог тебе счастливо!

Простимся, князь.

Служить земле родной. Господь поможет,

Вернуся жив, так ладно; не вернуся,

Так лихом ты меня не помяни.

(Уходит, за ним Поспелов и несколько боярских детей.)

Благая мысль пришла Кузьме; я верю,

Что Бог ему поможет. Он задумал

Такое дело, что вождям искусным

И в голову не приходило прежде.

Все дело-то задумали вы ладно.

Простой мужик, а сколько войска набрал,

Богатого и платьем и казной.

Не то что мы, голодная голутва.

Не надивлюсь, где денег вы набрали,

Кажись, уж Русь разорена дотла.

Пора бы вам увидеть, догадаться,

Что в честном деле помогает Бог.

Вам хорошо — сполагоря живется,

У вас кормы и жалованье ратным,

А мы живем день за день, точно птицы,

Сегодня сыт и пьян, и слава Богу,

А завтра сам как хочешь промышляй.

Не грабил бы, неволя заставляет.

За что теперь мы бьемся?

Кому она нужнее? Нам, казакам,

Москва не мать, а мачеха. Для вас же

Стараемся, так вы и заплатите

За службу нам.

Мне келарь Авраамий

Уж сказывал, что вы просили денег.

Он хочет вам от Сергия прислать

Оклад с икон и ризы дорогие

Оклад пропейте, ризы износите!

Довольны ль вы?

Греха не побоятся,

Возьмут залог, а лучше бы не брать.

Эх, горе нам! Ты, князь, за что серчаешь?

И в казаках не все равны. Не мы ли

Третьёводни на выручку пришли,

Как гетман вас погнал с Девичья поля?

Да разве ты?

Я в первых был, за мною

Другие атаманы. За спасибо,

Не за корысть, мы выручили вас.

Как звать тебя?

Коломна, Афанасий.

Прости меня, Коломна, ты в обиду

Не ставь моих речей! Тебе спасибо!

Не для меня, для Бога ты старался,

И Бог тебе заплатит. Вы, как братья,

Спешили к нам на выручку, другие ж

Ругали нас из-за Москвы-реки.

Про них и речь, а о тебе ни слова.

К хорошему дурное не пристанет,

А про воров нельзя не говорить.

Пойдемте-ка, с острога мы посмотрим,

Не видно ли, что делает Кузьма?

Уходят в ворота острожка, Коломна за ними. Двое стрельцов приводят раненого Колзакова.

[Колзаков, первый и второй стрельцы и раненые.]

Куда еще? Довольно! Здесь, у храма.

На паперти меня и положите!

Я во грехах своих покаюсь вам.

Грехи мои великие: я бражник!

И умереть я чаял за гульбой.

Но спас меня Господь от смерти грешной.

Великое Кузьма затеял дело,

Я дал ему последний крест с себя;

Пошел за ним, московский Кремль увидел,

С врагами бился так же, как другие,

И умираю за святую Русь.

Скажите всем, как будете вы в Нижнем,

Чтобы меня, как знают, помянули —

Молитвою, винцом иль добрым словом.

Ты мученик, тебя Господь простит.

А потому ты, ежели за веру,

Сейчас на небеса.

И беспременно.

Поверь ты мне, Баим!

Послушай! Помер!

А добрый был, прими его Господь!

Выходят Пожарский, Коломна, дворяне, дети боярские и казаки.

[Те же,] Пожарский, Коломна, дворяне, дети боярские, сотник и казаки.

Пальба и пыль от нас, а не на нас.

К монастырю Донскому! Гетман дрогнул.

Скорей коня! Теперь настало время

Ударить враз. Не выдадим Кузьму.

Сбирайте сотни! На конь, и за дело!

Живее на конь!

Мы за вами разом.

Откуда ты, Поспелов? Ранен?

Ранен.

У Крымского двора мы конных сбили.

С испугу те ударились бежать

И пешую свою стоптали роту.

Ходкевич сам, увидя нас в тылу,

Екатерининский свой стан покинул,

К монастырю бежит со всею силой.

Кузьма Захарьич по пятам за ним,

Лишь я отстал: скакать не стало силы.

Молись! За мной!

^[1], через другое — сумка с травами и корнями. Нагибается к раненым, прикладывает траву и дает пить из сулейки.

От родины далеко,

Без помощи, среди чужих людей

Я встречу смерть. Прощайте, золотые

Мечты мои! Хотелось бы пожить

И выслужить себе и честь и место

Почетное. Обзавестись хозяйкой

Любимою, любить ее, как душу,

Семью завесть и вынянчить детей.

Да не дал Бог — судьба не то судила,

Судила мне лежать в земле сырой,

Похоронить и молодость и силу

Вдали от стен родного пепелища!

В глазах темно, то ночь ли наступает,

Иль смерть идет, не знаю.

Боже, душу

Прими мою и упокой в селеньях

Где праведные…

Уж никакое зелье

Поднять тебя не может, Божий воин.

(Подходит к другому воину, прикладывает траву к голове.)

Ты две зари носи ее на ране

А это жуй поутру, не молясь.

(Подходит к Поспелову, вливает ему несколько капель, тот приходит в чувство.)

Откуда ты? Сам Бог тебя послал.

Ты кто, старик?

Я странный богомолец.

По таборам хожу; обет я принял

Открыты мне травы целебной силы,

А кем и как, то знаю я один.

Мне жизнь мила, перед тобой не скрою.

Ты будешь жив, твоя болезнь не к смерти.

Лицо твое светло, и жилы бьются.

Кому не жить, тот темен, как земля.

Мы все земля, и если наше тело

Темнеть начнет, так, значит, в землю хочет.

Ты ослабел от ран, и много крови

Ты истерял… Произволеньем Божьим

Растет трава, названьем «девесил»,

Недаром ей прозвание такое,

В ком силы нет, — прибавит девять сил,

Настой ее тебе на пользу будет,

Хлебни его! А рану ты завяжешь.

Плечо твое уязвлено железом.

Кто бродит там? Знакомое обличье.

Да это наш, из Нижнего. Ты — Павлик

Из биркинских? Ты был в бегах?

На время,

Не ужился с Кузьмой, — мы нравом разны,

От грубости его я убежал.

У вас за малость попадешь в застенок,

А я висеть на дыбе не люблю.

В Казани был у Шульгина, там лучше,

Простей живут. Недавно был и в Нижнем

Не надолго. Вот в таборы попал,

В подьячих я у князя Трубецкого.

Что Нижний наш?

Стоит на том же месте.

Ругают вас и Минина Кузьму.

Ограбили народ, наговорили

С три короба: «Идем на Божье дело!» —

А полгода гуляли в Ярославле

И тратили добро мирское даром.

У нас с тобой ума не хватит, Павлик,

Судить бояр и Минина Кузьму.

А в Нижнем ты знакомых не видал ли?

А кто твои знакомые? Я знаю

Наперечет весь Нижний, всех собак,

Не только что людей.

Ну, Петр Аксеныч?

А что ему! Живет да богатеет

На старости неправым барышом.

Не верю я, он честно жил доселе,

Не стать ему под старость начинать

Неправдой жить.

Не верь, тебе же лучше!

Я не свое: что люди, то и мы.

Не слышал ли чего-нибудь о Марфе

Борисовне?

Постой-ка, погляжу я,

Да ты, никак, Поспелов Алексей

Михайлыч, Кузьмы благоприятель?

Ну, он и есть. Ты сватался за нею?

Не отопрусь.

Ну, видно, надоело

Я ваших дел не знаю. И хотел бы

Порадовать тебя хорошей вестью,

Да нечем, друг. За Лыткина пошла.

За Лыткина Василья?

Да, а что же?

С чего же ей за Лыткина нейти?

Не хуже он дворян малопоместных;

И завсегда при ней; а вас гоняют

Из края в край; ты дома-то и году

Не проживешь с женой; нужда какая ж

Ей за тебя идти, подумай сам.

Поспелов опускает голову на грудь.

Поди от нас! Недобрыми вестями

Ты скорбь ему навел. Печаль болезни

Помощница. Больному утешенье

Совсем умрет, потеря не велика.

Не пожелай и недругу ты смерти!

Мы все равно у Бога на счету.

На эту боль я зелья не имею.

Она идет от сердца молодого

И помыслов: забвение и время

Врачуют в нас сердечную тревогу.

Садись в седло и в таборы ступай

Теперь тебе покой и отдых нужен.

За все добро Господь тебе заплатит

И за меня, честной отец.

Уж только б мне до Нижнего добраться

Привел Господь да увидать ее.

Припомню ей, как я ее увидел,

Как полюбил, спознал тоску-злодейку!

Как я за ней по улицам широким,

По мелким переулочкам ходил,

Чтоб только в очи заглянуть украдкой!

Припомню, как сидели, говорили

Мы в липовом покойчике ее.

Припомню, как сулила, обещала

Любить меня и быть моей женой.

Как только время даром протянула,

Как провела меня — и обманула!

Припомню все! Суди ее Господь!

Пожарский, Минин, Коломна, дворяне и дети боярские показываются на валу.

[Те же, Пожарский, Минин, Коломна, дворяне, дети боярские и прочие.]

Остановить погоню! С нас довольно

На этот день одной победы. Можем

Поспешностью испортить дело наше,

И наша радость обратится в скорбь.

Теперь Москва у нас в руках. С надеждой,

Истомлены трудом, сиденьем долгим,

Болезнями и хлебным оскуденьем,

Голодные враги со стен глядели

На гетмана и чаяли подмоги

И ратными и коренным запасом.

На их глазах мы гетмана разбили.

В Кремле сидеть им долее нельзя,

Иль умирай голодной смертью. Скоро

Увидим мы московские соборы —

И совершится очищенье Руси

От недругов. И начал это дело,

И совершил его не вождь искусный,

Не силою, а смелым дерзновеньем

И замыслом мясник нижегородский

И замысел и силу исполненья

Мне дал Господь, ему же подобает

Хваление и присно и вовеки.

Мое одно — одна любовь святая

К родной стране — я сын ее, любовью

Сыновнею горит душа моя!

Услышал я, что кровью и слезами

Исходит Русь, что брат встает на брата,

Что Бог забыт, что гаснет пламень веры,

Оставлен храм, кощунством оскверненный,

Что села жгут и грабят города,

Покинуты дымящиеся домы,

И человек в лесу таится зверем,

Что стон и плач сирот и горьких вдов

Как дымный столб к поднебесью восходит.

И плакал я один за всю Россию,

Всю скорбь ее на сердце износил.

И плакал я, прося в слезах у Бога

Не почести, не власти, нет! Просил я

Отдать ей все, отдать ей жизнь свою,

От бед и зол и недругов очистить,

Конец слезам увидеть, успокоить —

И в ней Господне царство обновить.

Нет, мало, нет, любовь моя хотела

Увидеть Русь великою, богатой,

Цветущею привольем на свободе,

Работных чад в поту за тучной жатвой,

И русла рек, покрытые судами,

И правый суд по мирным городам,

И грозный строй несокрушимой рати

На страх врагам, завистливым и гордым,

И на престоле царства милость.

Но жизни срок короток, но дано

Нам в этом мире полного блаженства.

Мы видели начало избавленья,

А остальное пусть увидят внуки.

С утра в ряды мы стали боевые

И кончили победой трудный день.

Горят огнем, открытые сердца

Несутся в тишь благодарить Творца,

Из наших душ несется гимн хвалебный,

Идемте в таборы служить молебны!

Входят Татьяна Юрьевна и Марфа Борисовна (смотрит в окно).

Борисовна? Тебе кого бы ждать!

Сиротка ты, ты горя не видала,

На смертный бой родимых отпуская

И каждый час болея здесь об них,

И радости за то тебе не будет

Родных своих здоровых увидать.

Хоть тяжело прощанье с милым мужем,

Да ждать его приятно, а дождешься, —

Так радости и счастью меры нет.

А ты у нас отшельница…

От миру

Не вовсе я отстала. Было время

Тяжелое, не до мирских утех;

Нужна была молитва наша Богу,

И я жила затворницей, из кельи

Не выходя; теперь пора другая,

Теперь грешно печалиться, все рады,

И я опять живу в своем дому.

Одна живешь, что проку?

Как же быть-то!

Да замуж бы тебе.

Да за кого же?

Все прежние знакомые ушли

Москву спасать, иные там побиты,

А кто и жив, так слуху нет про тех.

А новым мне знакомством заводиться

Не хочется. Про старое вспомянешь,

Толь хорошо бывало, к новым людям

Мне привыкать уж поздно.

Да, бывала

Веселая беседушка у нас,

И люди-то хорошие все были,

Вот Алексей Михайлыч запропал,

Я слышала недавно,

Да верить ли, не знаю.

Что? А больно

Он тосковал и плакал по тебе.

Ты что ж не шла?

Дала я обещанье

Великое не думать о мирском,

Пока Господень гнев не утолится.

А ну, теперь?

Теперь другое дело,

И от тебя скрывать я не хочу,

Ни за кого, кромя его, не выду,

А за него и рада б, да нельзя.

Знать, сиротой и оставаться.

Что же

Ты слышала?

Вчера в дворе гостином

У Лыткина, — ведь тоже мой жених, —

Я встретила знакомого Павлушу,

Он из дьячков, из беглых, говорят,

У Биркина служил, писать проворен,

Потом в Москве, в стану у Трубецкого.

Так сказывал, что Алексей Михайлыч,

Когда дрались у Крымского двора,

Один из всех поворотил коня

И в таборы назад бежал со страха.

И с той поры и стыд и укоризна

Ему от всех — и стал людей дичиться.

И бражничать, и будто — страшно молвить

По кабакам валяется в ярыжных.

Вот горе-то!

Не верь людям, ни за что оболгут,

А я так жду своих, пришли мне вести,

Что тотчас после царского венчанья

И муж и сын вернутся. Потрудился

Кузьма Захарьич мой, пора на отдых.

Другую ночь во сне его все вижу, —

Так скоро быть ему,

Дай Бог дождаться,

Порадуюсь я радости чужой,

Коль нет своей.

Что ты испугалась?

Ну, все ли подобру и поздорову

Вы жили здесь? А мы вас поминали.

Здоровы-то здоровы, да тоскуем

Об вас-то больно. А мой-то где ж?

Замешкались в дороге — завтра будут.

За весточку спасибо, буду ждать.

Ну, что же ты не спросишь о знакомых?

Да не о ком.

Право слово!

Спросил бы я, да что себя тревожить,

Печаль-тоску на сердце наводить!

Ты спрашивай!

Изволь! Здорова ль Марфа

Борисовна живет за новым мужем?

Да ты, никак, рехнулся? Дожидалась

Тебя она. А если мне не веришь,

Спроси у ней, коль хочешь, я покличу,

Она у нас.

Родная ты моя!

Покличь ее, давно-то не видались,

Взглянул бы я хоть глазом на нее.

Борисовна, твой суженый приехал.

Марфа Борисовна выходит и кланяется Поспелову.

Здоров ли ты?

Теперь здоров.

Я ранен был, да Бог помог, а пуще

Все тосковал.

Все по тебе.

О чем же мне? Не заставляй божиться,

Поверь и так.

Я верю, что божиться,

Голубчик мой!

Ну, вот и дождалась,

А мне так ждать до завтраго, голубка.

Я обманул тебя, сегодня будут.

Чай, к вечеру?

Приехали, идут,

Встречай, поди!

Отцы мои родные!

Ах, батюшки! Бежать хоть приодеться,

Да хлеба-соли взять, на стол поставить.

За батюшкой послать — служить молебен.

Борисовна, пора узнать и радость.

В последний раз тебе я поклонюся,

Скажи ты мне, ты хочешь ли моею

Женою быть и с честными венцами

На головах и с радостью на лицах

По соболям войти в мой дом просторный,

Жить-поживать и в холенье и в неге

И за любовь до гробовой доски

Делить и радость пополам и горе?

Прошла беда, прошло то время злое,

Когда любовь казалась мне грехом.

Теперь пора веселая настала,

В миру пожить охота, и любовью

Готова я ответить на любовь.

Послушай, мой желанный! Я по правде

Скажу тебе: ты люб мне, я другого

Хозяина себе и не желаю.

Челом тебе! Откладывать не будешь?

Откладывать и торопить не буду,

Как хочешь сам.

Я мешкать не люблю.

[Марфа Борисовна, Поспелов и Татьяна Юрьевна.]

Да ты опять меня не обманул ли?

Нефед бежит, Нефед!

Вернулись мы, родимая, здоровья

И радости тебе несем.

Сыночек!

А где же сам?

На улице с народом.

Узнали все и обступили с криком.

Кто за руки берет, кто обнимает,

Ступить ему ни шагу не дают,

Хотят его честь честью, с хлебом-солью,

У нашего крыльца встречать. Аксеныч

На старости торопится сюда ж.

Ты, матушка, всей радости не знаешь:

— пошли ему здоровья,

И счастия, и радости Господь —

Пожаловал отца дворянством думным.

Кузьма Захарьич думный дворянин?

К нему в придачу восемь деревень

И дом в Кремле, с избой приказной рядом.

— в сенях видна толпа народа. Показывается Минин.

Благословенно буди

Ты нам родной, тебя вспоила Волга,

Взрастил, взлелеял православный мир,

Ты честь и слава русского народа.

Потоль велика русская земля,

Все кланяются. Татьяна Юрьевна бросается к нему.