Александр Островский: Комик XVII столетия. Действие третье

Чистая изба в доме Кочетова. Посередине входная дверь; налево, у печки, дверь за перегородку, у двери поставец; направо под окнами лавка, у лавки стол, на котором большие и малые книги.

Пожалуй-ка! Тебя Господь несет,

А я гляжу в окно да не узнаю:

Как словно ты, — опять же то мекаю,

Что виделись сейчас, зачем-де ей!

Ну, милости прошу.

Такое дело

Приспелося; без нужды б не пошла.

Само собой. За делом иль без дела,

А все же я радехонька.

С Кириллом

Панкратьичем повздорили за роспись

Маленько мы.

До брани не дошло?

Да диво ль побраниться,

Лиха беда заспорить.

Не святые,

На всякий час не опасешься.

Нам бы

И спорить-то не для чего. Конечно,

Ведется так: нельзя не торговаться.

Ну, муж глава, при нем и я по нем;

А я тебе перечить бы не стала.

Для матери дитя всего больнее;

Тебе печаль Наташу замуж выдать,

Моя — сынка женить. Хоть поглядели б

На их житье. И радость-то одна

На старости: внучат скорей понянчить,

Коль Бог пошлет.

Я, так и быть, прибавлю

Тафтяную сорочку, рудо-желту.

Да вошвы есть на летник, по атласу

Червчатому шелки и серебро.

Совсем было про них забыла — стала

В коробьях рыть, нашла, так что таить.

Для дочери. Да что и говорить:

Затеяли, так надо кончить дело.

Убытка нет тебе: такого зятя

С огнем ищи, так не найдешь, поверь.

Не матери б хвалить.

И не хвалила б.

У нас глаза не слепы — парня видим.

Дурным его не назовешь, из роду

Не выкинешь; а поискать приняться,

Так есть и лучше на Москве; не клином

Сошлась она. Да вот беда какая:

Искать-то мне не время; тороплюся,

Приходится сбывать Наталью с рук,

Послушай-ка! На Кисловке, бок о бок,

Сосед у нас, из нашего приказа

Подьячишка, — да, Господи прости!

Такой-то пес постылый! Наберется

Угару-то хмельного, колобродит

И потчую, нельзя. По разговорам,

Как вижу я, присвататься он хочет.

Не Клушин ли?

Ну, он. А разве знаешь?

Кумой зовет — крестили вместе. Ходит

Частенько к нам и пить, и похмеляться.

Докучлив так-то часом, что не знаешь,

И выжить как. Чего ж его бояться?

Не отдавай! Не кто тебя неволит,

Не оторвет с руками.

Оторвет;

Сильна рука у плута. Подслужился

Боярину Лопухину и нашим

Боярыням верховым, казначеям.

Боярское для нас велико слово,

За пьяницу.

Ахти! Беда какая!

Ну, сватьюшка, еще ли ты не видишь

Любви моей? Другая набиваться

Стыдилась бы, а я вас упреждаю:

Не мешкайте!

Чего же дожидаться!

Хоть завтра же! Спасибо, что сказала.

Проснется муж, поговорим да с Богом,

Благословясь, и по рукам ударим.

А там, честным пирком… Уж так-то рада,

И слов тебе не вдруг найду… Ну, сватья,

В светелочку ко мне! На всей прохладе

Медку испить пожалуй, за любовь.

Уходят. Из боковой двери, спросонков после полуденного сна, выходит Кочетов, отворяет поставец, достает сулейку и чарку и, оглядываясь, наливает.

Единую. Жена не увидала б,

Храни Господь! Хоть в доме я глава,

А все-таки…

Закусочки пошарить.

А все-таки блюдуся шуму. Звонок,

Пронзителен их голос бабий.

Знатно!

Винца испить любезно скуки ради;

Да только жаль, что чарочка мала,

И потому вторично.

Вот и полно.

(Ставит сулейку на место, закрывает поставец и садится к столу.)

Теперь начну прохладно насыщаться

(Раскрывает рукопись Домостроя, лежащую на столе.)

Где ни откроешь,

Словесный мед и пища для души.

«А дети аще небрегомы будут,

В ненаказании отцов живя,

Что согрешат иль злое что содеют, —

Отцам и матерям от Бога грех,

А от людей укор и поношенье,

В дому тщета, и скорби, и убыток,

А от судей соромота, продажа».

Премудрые слова отца Сильвестра!

А далее читаем: «Како дети

Спасати страхом». «Не ослабевай,

Бия младенца! Аще бо жезлом

Биешь его, на здравие бывает,

Казни измлада сына своего

И ребра сокрушай, покуда мал;

А вырастет — не дастся». Это правда.

Для сына я не пожалел жезла,

И вырастил стыдливее девицы:

Как рыба, нем пред старшим пребывает,

Родителя приказы принимает

В молчании, с поклоном исполняет.

На праздничных пирушках у родных,

Склоня главу, сидит, а очи долу

Опущены имеет. Глумотворства,

Веселия бежит. А наипаче

Учил его блюстися скоморохов,

Гудельников, сопельников, глумцов

И песен их бесовских; грех тягчайший

Сие бо есть. Могу хвалиться смело

Перед людьми, что Яков мой не знает

Мирских забав и всяческих соблазнов.

Добро пожаловать, приятель

Особенный, Василий Фалалеич!

Присядь!

Сажусь. Хозяйка поздорову ль,

Кума моя, Анисья Патрикевна?

Старуха-то? Старуха ничего,

Кой-как плетется.

Яков понавык ли

Писанию приказному?

Под страхом

Родительским помалу навыкает.

Обучится, не вдруг же.

Ну, и ладно.

Все слава Богу, значит?

Слава Богу!

Ну, и восхвалим Бога!

И восхвалим

За милости его.

Ему во славу

Даров его употребим посильно

От лозного плода.

Да негде взять-то.

Подьячему вкушать не подобает

От гроздия. Копейки трудовые

В моей мошне дырявой шевелятся,

А не рубли, и нам о фряжских винах

Простое есть.

Приказывай!

Поспеешь!

Приятелю душевно рад; понеже

Скудаюся давно беседой умной.

По-дружески прошу тебя, Василий,

Поговорим с тобой, покуда трезвы.

Диковина ль напиться! Мы успеем

Осатанеть. Не прочь и я от чарки,

Лишь не люблю безумного веселья.

Беседовать прохладно я желаю,

От разума и от писаний книжных,

О том, о сем, о суете житейской.

Вопросами друг друга испытуя,

Паришь умом над сей земной юдолью,

Красноглаголиво, преизощренно,

Витийственно свои слагаешь речи,

Люблю словес извитие и жажду

Его душой. Подьяческих пирушек

Не жалую; в них брань да уреканье,

Да пьяный шум, воистину бесовский.

Не мерзость ли, когда они вприсядку

Пускаются по целому десятку!

А я хмельной умнее.

Друг Василий,

Не похвались! Ума-то не теряешь,

Воистину; да на руку-то скор

И дерзостен бываешь в разговоре, —

Частехонько за бороду чужую

Имаешься, как за свою, без спроса

Иль, сохрани Господь, чем ни попало

По лысине огреешь.

В этом грешен.

И я не прочь.

Вот мы заговорили,

Что милостив Господь до нас. Вопрос:

А милостей достойны ль мы Господних?

Ответ: никак.

А почему? вопрос.

Ответ: зане греха и всякой скверны

Содетели; живем скотоподобно

И пьянственно; а грех лихоиманья,

Грабительства, прижимки, волокиты

И всякого томленья православных

Первейший в нас; и мы ничем не лучше

Разбойников, сидящих по оврагам,

В темных лесах, под ветхими мостами.

И татей полунощных…

Постой, постой! Я изловил тебя.

Еще вопрос, и сам ты повинишься.

Не первому ль новозаветный рай

Разбойнику отверзся?

Эко дело!

И вправду так. Винюсь. Скажи, пожалуй,

Из памяти ушло.

Кому ж и помнить

Разбойника спасенье, как не нам.

Нашлось ему в раю местечко, будет

И нам с тобой. В миру живем, приятель,

Не согрешить нельзя — питаться надо,

Кормить семью. Греха не убежишь,

Велико ли? Обычная подачка

От воевод.

А те посадских грабят.

Такой черед от века предуставлен,

А то бы как мирская-то копейка

Из дальних стран России неоглядной,

Из Галича, из Вологды иль Перми,

До наших рук сиротских доходила!

Жена, войди! Василий Фалалеич

В гостях у нас.

Ах, куманек любезный!

Кажись, уж год тебя я не видала;

А Кисловка-то под боком у нас,

Не за морем. Не грех бы толконугься

Когда-нибудь куму проведать.

Видишь,

Дела у нас. Царица молодая

Повеселей живет. Ее дворецкий,

Абрам Никитич Лопухин, покою

Не знает сам, да не дает и нам.

Во всем дворце у всех теперь работы

Прибавилось; то новых нянек, мамок

Готовили, а вот теперь родины,

Так некогда, не обессудь.

Да полно

Виниться-то! Я рада, что пришел.

Поди-ка ты да принеси…

Уж знаю,

Чем потчевать. Не яства же сахарны

Поставить вам! И хлебом не корми,

Да дай винца.

Не то чтоб я любил,

А, видишь ты, у государя радость,

Так веселы и слуги. Погляди-ка!

Пьяна Москва от мала до велика.

Бояре пьют с почетом у царя,

Промеж себя дворяне, духовенство

И всякий чин придворный; а подьячий

Где потчуют его. И всякий пьет,

Где есть вино и где ему придется.

В такие дни и пьется как-то ходко,

Особенно за умною беседой

С приятелем.

Да что греха таить,

Не первый год с тобой знакома, знаю

Обычай твой: до чарочки охоч.

И не запрусь, кума.

Не в осужденье

Слова мои. Пилось бы на здоровье!

Хозяева таким гостям и рады

Податливым; спесивый, право, хуже,

Поклонами замучает. Всю спину

Сведет тебе, не разогнешься после.

А ты не ждешь поклонов, и спасибо.

А, чай, тебе постами тяжело

Без пенного? повадка-то неволит,

А разрешенья нет. А кто привычен,

Так, слышала, ой-ой непереносно

Говенье-то.

Ну, что уж! Умираю.

А ведь грешишь, поди?

Не потаюсь.

Грешить грешу, да каюсь в окаянстве,

По тысячам поклоны отбиваю

Частехонько, все лестовки ошмыгал.

Да ты бы шла.

Иду. Затолковалась.

Сейчас велю подать. И у самой-то

В гостях сидит знакомая старушка.

Так у меня припасено. Сидите,

Беседуйте! Я гостью провожу

И к вам приду, присяду.

Друг любезный,

Про новости, какие есть, скажи!

И то хочу сказать тебе из свежих.

Слуга вносит вино и закуску, ставит на стол и с поклоном уходит.

За здравие царя и государя

И матушки царицы.

Погоди!

Пожди, постой! Тотчас же по другой

За здравие царевича Петра,

Новорожденного!

На многи лета!

Макарьевну, из мастериц золотных,

Знавал ли ты?

Ну, как ее не знать.

И дочь ее, Наталью, знаешь?

А деньги есть у них?

Еще ль не быть!

Накоплено, и не прожить.

Наталья

На возрасте, и люди девку хвалят.

Так вот тебе и новость: я сбираюсь

Присвататься.

Недурно ты задумал,

Поверь, что поздно.

И старше есть, да женятся. Завистно

Приданое. А сватовство ведется

Не женихом, а сватом; плох жених,

Да сват хорош, и ладно. Я Абрама

Никитича посватать попросил.

Я стар и вдов, а скажет только слово

Боярское — и люб и молод буду.

Да поздно, друг. Ищи себе другую,

Наталью нам оставь; сговорена

За Якова.

Я, чай, Василий Клушин —

Не Яков твой. Его за человека

В подружье быть ему на нашей свадьбе

И то за честь великую.

За сына

Горой вступлюсь. Не тронь его.

Вступайся,

Недороги вы оба.

Ты велик ли?

Велик иль мал, а все ж не скоморох.

Уж врать так врать, Василий. Ври уж вдосталь!

Когда его видал ты скоморохом?

Сегодня, друг.

Кого же Яков тешил?

Не лги! У Артемона

Сергеича холопы есть

Холопы

Холопами, и Якову есть место.

Да спьяну-то не только скоморохи,

Покажутся тебе и черти.

Ладно,

Покажутся, так открещусь!

Василий,

Не пустословь! Облай его, как хочешь,

Грабителем казны, церковным татем,

Убийцею, коль Бога не боишься,

Коль бес в тебя засел; а скоморохом

Кричи себе, пожалуй,

Не страшно мне ничуть.

Да где ж ты видел?

Скажи, злодей!

В аптекарской палате.

Дворцовую аптеку знаешь?

И там внизу потешная…

Не то.

Над царскою аптекой есть палата

Просторная; с великим береженьем,

Тихонько там, обычаем немецким,

Подьяческих детей и иноземцев

Комидии.

Немецкий поп?

Яган

Готфридович, Григорьев.

Боже!

Немецкий поп крещеных, православных

Подьяческих детей потехе учит!

О, Господи помилуй!

Немецкая потеха мудрена,

Не всякому под силу. Яков понял,

На диво всем дался.

Да в чем она,

Потеха-то немецкая?

Примерно,

Хоть Якова оденут чертом, лешим,

И выпустят ломаться на потеху.

Ах, ужас, страсть!

Ну, и крутись, как знаешь.

Не верю я лжецу. Уйди, исчезни!

Убью тебя, клеветника!

Я, друже,

Не виноват ни телом, ни душой,

У Якова спроси, не отопрется.

Не вижу я, не помню ничего.

О, Господи! Такое испытанье

Тоска и стыд грызут меня. От сына

На голову седую поношенье,

Позор и срам. Змея в моей груди.

Прискорбно мне! Душа горит. Покоя

Не обрету вовек. Жена! Анисья!

Отец Сильвестр! Я прокляну его.

Ну, что у вас? Никак нельзя без крику!

Лишь выпили, и зашумели.

Ох!

Не спьяну я кричал.

А мы с Татьяной

Макарьевной и выпили, да тихо,

Покончили дела, Кирилл Панкратьич.

С чего завял? Не вешай головы!

Сынка женю, Василий Фалалеич!

От радости не чуя ног хожу,

Вставай, отец, молиться Богу будем!

Сынка женить? А где сынок?

Вернется.

У дела, чай.

У дела? У какого?

Приказного.

Ну, вот ему неволя

В приказе быть, тянуть сызмала лямку

Отцовскую. Сынок-то лучше службу

Нашел себе.

Скоморошью!

Анисья и Татьяна

Ай-ай! Ахти, беда!

Входит Юрий Михайлов, за ним Яков. Наталья прокрадывается за ними в угол.

Кочетов, Клушин, Анисья, Татьяна, Юрий Михайлов, Яков и Наталья.

Его ли надо?

Куда зашел, бесоугодник? С нами

Не быть тебе, служитель сатанин!

В покое сем иконы, и куренье

От ладана возносится почасту.

Молитвой я встречаю утро здесь,

Молитвой день мятежный провожаю.

Изыди вон! Изыди, окаянный!

Тебе вольно везде бродить; не смей

Вступать под кров родительский! На свете

По смерти им одно готово место

С диаволом. И буди про…

Постой!

Молчи, старик! Не то своей рукою

Замкну твой рот, нечистый, богохульный!

Родительским проклятьем не шути!

Легко тебе, у пьяной браги сидя,

Над детищем безвинным потешать

Хмельную блажь свою; а жить на свете

Проклятому, подумай ты, легко ль?

Так знай же ты! Неправое проклятье

От грешных уст, до неба не дойдя,

Воротится назад в уста и свяжет,

Замкнет навек, и будешь нем.

Откуда ты взялась?

Господь послал.

А мы-то! Мы стоим…

Кирилл Панкратьич,

Не для того привел к тебе я сына,

Прислал его боярин не затем.

Возьми его! По царскому веленью

В аптекарской палате обучают

Подьяческих робят библейским действам,

Готовятся с великим поспешеньем,

Чтоб действовать перед царем «Есфирь»

В недолгий срок. Радея государю

И жалуя тебя не по заслугам,

А ради лет преклонных, Артемон

Сергеевич велел, чтоб Яков с теми

Робятами учился вместе. Яков,

Боясь греха и твоего проклятья,

Хвали его, а не брани, что волю

Отцовскую поставил выше царской.

Тебя ж, Кирилл, боярин похваляет:

«Что нынче-де таких благочестивых

Подьячих вряд сыскать, чтоб воле царской

Перечили — повиноваться власти

Грехом себе считали. Он-де знатно

Вперед других задумал в рай попасть».

Уйдите-ка покуда! После кликнем.

А боле мне, холопу, нет приказа?

Приказа нет к тебе, а челобитье,

Чтоб ты простил его, да грешных нас

Почесть ли за посмех

Слова его боярские?

Не знаю.

Клади в мешок, опосле разберешь,

А я сказал боярину: мол, старый,

Одумавшись, и сам придет просить,

Чтоб Якова опять в ученье взяли.

Смеяться ты над старым молоденек

И глуп еще.

Я воли не снимаю

С тебя, Кирилл Панкратьич; не снимай

И ты с меня! Твори елико хощешь;

А мне сказать никто не запретил.

Прощай!

Постой! Какая же Есфирь!

Когда робят чертями рядят?

Сказал тебе?

Василий Фалалеич.

Вот я тебе ужо!

За что, помилуй!

Прости его!

Простить-то я прощу,

А все же страх внушить.

Ты что ж болтаешь!

Каких чертей ты видел? Агасфера

В величии, в парче и багрянице,

Есфирь в слезах, Амана, Мордохея.

Цыгана я лохматого…

Свяжите

Скорей его! Не ты ли к Агасферу

Велел тебя погнать боярин.

Только

Не Агасфер, а лекарь из жидов…

Постой, скажи! По шее били?

Ну, вот тебе.

Царя на троне видел?

Да кто же мне глаза отвел?

Во все глаза глядел, а не видал,

Не немец ли глаза-то отводил?

Все в бок меня толкал. Ни Агасфера,

Ни трона я…

Мы трезвые, а ты с утра затмился.

Нет, вы его свяжите!

Ну, Василий,

Запутался, шальная голова.

Пожди часок! А что такое

Комидия?

Видал пещное действо?

Ну, вот, точь-в-точь. Особую палату

Поставят нам в селе Преображенском

И действовать прикажут ежедённо

В глазах царя.

Так вот что!

После действа

К руке пойдем.

Великое. И есть за что. Поверишь,

Ночей не спим, забот, хлопот! Любезно

Житье твое, Кирилл Панкратьич! Можно

Сидеть тебе за чаркой, прохлаждаться,

Беседу весть, над Яковом мудрить:

Уму учить иль по головке гладить.

Уж ты его прости скорей!

Вот книга-то! Вся жизнь как на ладони

Показана. Читай о скоморохах

И бахарях и казнись.

Яков с поклоном принимает книгу и отходит в угол.

Ты сказал,

Что жаловать хотят робят?

Нельзя же,

Не даром же трудились.

По полтине?

Аль больше, чай?

Толкуй тут! по полтине.

Полтина! Соболями!

Не всех равно: по делу, по заслуге,

А больше-то пожалуют отцов.

Прощай пока!

Кочетов, Клушин, Юрий, Яков, Анисья, Татьяна и Наталья.

Кирилл Панкратьич,

Ты Бога-то боишься ли? Затеял

Обманом жить. Сироты мы с Натальей,

А ты сирот выводишь из ума.

На Якова, что Артемон Сергеич

В сынки берет; а мы-то сдуру верим.

А вышло-то на деле, в скоморохи,

С холопами ломаться перед ним.

Уж вам бы так и брать ему под пару,

Женить его на дуре неумытой,

В покромошной, суконной телогрее,

С гремушками на кике; а не сватать

У честных вдов отецких дочерей!

Уж нечего, хорош жених!