Путешествие по Волге от истоков до Нижнего-Новгорода

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ВОЛГЕ ОТ ИСТОКОВ ДО НИЖНЕГО-НОВГОРОДА

I

ТВЕРЬ

Апрель 1856 года.

В Тверь я приехал еще до открытия навигации. Это было на святой неделе, погода стояла прелестная. Толпы народа в праздничных нарядах гуляли по набережной; Волга была в полном разливе и, сливаясь с Тверцой, представляла огромное пространство мутной, пенистой воды, взволнованной низовым ветром; с набережной Отрочь монастырь {Этот бедный монастырь, основанный великим князем Ярославом Ярославичем Тверским (княж. 1263-1272 гг.), замечателен в нашей истории двумя жертвами. Там провел в заточении 26 лет, жертвой невежества, Максим Грек; там же убит Малютой Скуратовым Филипп митрополит. (Прим. А. Н. Островского.)} казался стоящим на острове. Но пусто и безжизненно было все это пространство; ни одно судно не оживляло реки, и только черные плашкоуты, приготовленные для моста, виднелись на той стороне да мокрые щепки и грязная пена прибоя лежали полосами по берегам, свидетельствуя о прибыли или убыли воды.

поставленного на перекрестке путей железного и водных. Все местные условия, как кажется с первого взгляда, должны бы способствовать промышленному процветанию Твери: железная дорога соединяет ее с Петербургом и Москвою; верхние и нижние волжские караваны пристают под самым городом; Тверца, как начало Вышневолоцкой системы, представляет другой путь соединения с Петербургом - путь дешевый для тяжелых грузов. Но мне довелось убедиться, что, несмотря на благоприятную местность, Тверь в промышленном отношении никак не может считаться городом процветающим. Разбирать подробно причины слабого промышленного развития, при таких счастливых условиях, я предоставляю специалистам; я скажу от себя только то, что видел и что удалось узнать, насколько дозволяли мне и краткость времени, и непривычка к наблюдениям подобного рода. Я наперед оговариваюсь, что главным моим делом было добросовестное собирание фактов; что же касается до выводов, которые могут встретиться как в этой, так и в последующих статьях, то я им, как личным соображениям, не придаю большой важности. Всякий, более меня знакомый с экономическими науками, может сделать это дело лучше, и я только потому даю место в своих статьях моим соображениям, что в них, как сделанных на месте, может быть своя доля правды.

Первое, что поражает наблюдателя в Твери, - это бедность промышленного класса (мещан) и ничтожность заработной платы и выручки. Приведу несколько фактов. Главный промысел бедных тверских мещан составляет перевозка через Волгу; этой работой занимаются около ста человек. Такого количества перевозчиков для Твери много, и выручка держится только между 15 и 20 коп. сереб. в день на человека. Да и эта работа только весной; по сбытии воды наводятся два моста через Волгу и один через Тверцу; тогда ищи рукам какой-нибудь новой работы. А зима? Взгляните только на утлую глинковку {Глинковки - перевозные лодки - название свое получили от деревни Глинки, где они строятся. Видом похожи на общеупотребительные в верхних частях Волги ржевки, только меньше и легче. Деревня Глинки на левом берегу Тверцы, в 25 верстах от впадения в Волгу. (Прим. А. Н. Островского.)}, в которой вас повезут за Волгу, и вы ясно убедитесь, что перевозчики - народ бедный, очень бедный. Глинковки делаются из тесу и так тонко - того гляди, что продавишь ногой, что и бывало. Много тонет народу на этих глинковках, особенно при сплаве вниз, когда пассажиров набивается полная лодка. Был один случай: кто-то захотел переправить корову за Волгу, корова, на середине реки, продавила копытом лодку, и все потонули. Да и взыскать нельзя с перевозчиков; даже четыре руб. серебром - обыкновенная цена за эту посудину {Посудиной, или посудой, называется вообще всякое судно на Волге. (Прим. А. Н. Островского.)} - для них уж великая сумма. В межень, по недостатку работы, занимаются перевозкой не более двадцати человек, а остальные или ходят на вязках {Две лодки счаливаются вместе бортами, принимают какую-нибудь кладь и тянутся двумя лошадьми до места. Называются также и связками. (Прим. А. Н. Островского.)} вверх, или возят вниз, иногда до самого Рыбинска, бедных пассажиров, которым дорого съехать на пароходе. На пароходе надобно заплатить до Рыбинска за место на открытой палубе 2 р. 50 к., а на лодке 75 к., конечно с условием гресть по очереди: но такой труд ничего не значит для рабочего человека. По приезде в Рыбинск хозяин лодки продает ее за бесценок и отправляется домой пешком или остается там работать. Другой промысел - разгрузка; эта работа в Твери временная и непродолжительная, не то что в Рыбинске, и притом нужно иметь лошадь, а кто имеет лошадь, тот уж не так беден. В 1855 г. разгружено в Твери барок 148, лодок {Вышневолоцких. См. ниже. (Прим. А. Н. Островского.)} 512, связок 138, с платою с каждого куля или берковца от двух до трех копеек серебром. Разгрузкою занимаются около двухсот пятидесяти человек, с таким же количеством лошадей {В 1856 г. с открытия навигации по 1 сентября разгружено: барок 126, лодок 578, связок 138. (Прим. А. Н. Островского.)}. Судостроение в Твери в последнее время в совершенном упадке. В 1855 году выстроена 31 барка указной меры, постройкой занимались тверские мещане в числе 45 человек. За всю эту работу придется около двадцати рублей на человека. В зимнее время весь бедный класс судопромышленников занимается кузнечным мастерством: ковкою гвоздей, барочных принадлежностей и других мелких изделий. Работа изнурительная и малоприбыльная: работники спят не более трех часов в сутки и вырабатывают не более полтинника в неделю. Сам я зимой в Твери не был и за верность этого показания ручаться не могу; но я его слышал по крайней мере от двадцати человек, в разное время, слово в слово, поэтому предполагать обман трудно {Кузнечным мастерством занимаются не только в Твери, но и в уезде. Особенно замечательна выделка гвоздей в селах Васильевском и Михайловском, графини Лаваль. В городе и в уезде выковывается, по официальным известиям, до 100 т. пуд. в год. Ковкою гвоздей занимаются даже женщины. (Прим. А. Н. Островского.)}. Здесь, я думаю, будет кстати привести одну характеристическую черту тверских мещан, ярко выказывающую их бедность. Самое лакомое кушанье, о котором они мечтают, это жареный лук в конопляном масле. Мяса не видят почти круглый год.

Женский промысел, повсеместно распространенный в Твери и почти единственный, - вязанье простых чулок в одну иглу, из самой грубой шерсти. Их вырабатывается весьма большое количество и развозится по ярмаркам; но заработная плата так ничтожна, что фунт вязаной шерсти и фунт невязаной немногим разнится в цене. Вот главные промыслы бедных тверских мещан. Те, которые побогаче, имеют черные, или вышневолоцкие, лодки, на которых доставляют из Рыбинска до Твери и других городов по Волге и Тверце хлебный товар, соль, железо и прочее.

Скажем теперь несколько слов о наружном виде Твери. Внешностию своею Тверь заметно отличается от других городов, лежащих на Волге. Особенная чистота главных улиц приметна даже и для приезжих из столиц. По всему видно, что Тверь играла роль коридора между Петербургом и Москвой, который беспрестанно мели и чистили и, по памяти и привычке, метут и чистят до сих пор. Петербургско-московское шоссе пролегает в центре города по Миллионной улице и площадям, обстроенным красивыми зданиями, и на эту лицевую сторону обращено было все старание обывателей и начальства и мимолетное внимание путешественников. Обыватели строили гостиницы на Миллионной, украшали их по возможности, пекли пряники, изображающие стерлядей, свернутых кольцом, и коврижки с губернским гербом. Проездный город, чтобы его помнили, непременно должен иметь какую-нибудь съестную особенность. Торжок известен пожарскими котлетами, Валдай - баранками, Тверь когда-то, по словам Пушкина, славилась - макаронами {*}, а теперь пряниками. Для путешественника любо, когда он проезжает чистым, веселым городом, в котором можно остановиться в удобной гостинице и поесть хорошо, и потолковать с ловким прислужником о местных достопримечательностях. Такой город непременно покажется ему цветущим в торговом и промышленном отношении, так он его и занесет в свои записки. Вот что говорит о Твери барон Гакстгаузен {**}:

{* У Гальяни иль Кольони

С пармазаном макарони
Да яичницу свари. (Прим. А. Н. Островского.)

Из стихотворения Пушкина "Из письма к С. А. Соболевскому".

** Etudes sur la situation interieure, la vie nationale et les institutions rurales de la Russie. 1 v., Hanovre, 1847. (Прим. А. Н. Островского.)

"L'aspect de Twer est admirable. Rebatie en entier, apres 1'incendie de 1763, cette ville peut etre mise au nombre de plus belles de la Russie; du moins aux yeux de ceux, qui font consister la beaute d'une ville dans de larges rues, tirees au cordeau; dans de belles maisons en pierre, ornees de colonnes et de balcons; de vastes places, entourees de batisses, semblables a des palais et une multitude d'eglises, surmontees de coupoles et de clochers. Dans quelques rues on voit de jolies allees de tilleuls. Des points, d'ou la vue s'etend sur le fleuve, on aperсoit un mouvement extraordinaire: il est couvert d'une foule de barques, dont le nombre s'eleve par an a environ 4000" {"Внешний вид Твери восхитительный. Перестроенный заново после пожара 1763 года, этот город может считаться в числе самых красивых в России, по крайней мере в глазах тех, которые полагают красоту города в широких прямых улицах, в прекрасных каменных домах, украшенных колоннами и балконами, в просторных площадях, окруженных строениями, подобными дворцам, и во множестве церквей с куполами и колокольнями. Некоторые улицы красиво обсажены липами. С того места, откуда открывается вид на реку, заметно чрезвычайно большое движение: река покрыта множеством барок, число которых доходит до 4000".}.

Но почтенный барон ничего не говорит о том, что на эти 4000 судов тверские жители только поглядят. Они постоят да и уйдут в Петербург, не доставив никакой работы, а следовательно и выгоды, тверитянам. Перегрузки в Твери нет, а разгрузка, как я уже упомянул, незначительна. Далее Гакстгаузен говорит:

"Le mouvement des rues atteste la situation f lorissante du commerce et l'etat prospere des habitants. Les russes disent, en parlant de cette ville: Twer gorodok - Moskvi ougolok" {"Уличное движение доказывает цветущее состояние торговли и благосостояние жителей. Русские говорят об этом городе: Тверь городок - Москвы уголок".}.

Все это, может быть, и было, да теперь прошло. Безжизненнее тверских улиц я не видал во всей Великороссии; а Москвы уголком называется и Ярославль, и Тула, и Казань, и даже Ростов. Впрочем, физиономия проездных городов всегда обманчива, и легко принять суету от проезда за промышленное движение, а праздничную веселость за довольство.

проездом. Что за охота трудиться, когда каждая девочка за мелкую тарелку малины и земляники, набранной в полчаса, получала столько же, сколько большой человек за тяжелую работу целого дня. Но так как все, что легко приобретается, легко и проживается, то обыкновенно на местах проездных и так называемых бойких бывает много веселья и мало довольства, много пьянства и плохое хозяйство. Легкое приобретение, приучая к праздности, всегда мешает промыслам развиваться до той степени мастерства, где труд получает большее вознаграждение. Если бы проезд по петербургскому шоссе не прекратился, Тверь и до сих пор была бы веселым городом, но замечательно промышленным - едва ли! Теперь на главных улицах в Твери безлюдно и безжизненно, а по уголкам бедные люди, не приучившиеся к порядочной и прибыльной работе, занимаются утомительным, безвыгодным трудом: перевозкой, кузнечным мастерством, вязаньем шерстяных чулок. Едва ли я ошибусь, если скажу, что обстоятельства, поставившие Тверь на большом торном пути, немало способствовали настоящей бедности ее мещан. Конечно, это не главная и не единственная причина; главною причиною бедности промышленного класса наших городов средней полосы все-таки останется недостаток значительных капиталов и излишество рабочих рук, а для Твери, вероятно, есть и другие, местные, причины, которых мне не удалось подсмотреть.

Недавно возникла за р. Тьмакой в огромных размерах бумагопрядильня московских купцов Залогина и Каулина в 44 тысячи веретен. Кругом фабрики строится целый город: красильни, ткацкие, дома для помещения директора и машинистов, длинные корпуса для рабочих и прочее. Хозяева, как говорят, хотят провести железную дорогу от фабрики до соединения с Николаевской. Фабрика заложена в 1853 г. и теперь уже действует, хотя еще не полными силами. Такое мануфактурное заведение сущее благодеяние для тверского края, где так много готовых рук и так мало работы. Устье Тьмаки, в берегах которой видны следы каких-то водных сооружений, теперь запущенных, очень удобно для стройки и починки судов, надобно только приложить уменье и капитал. Компания пароходства "Самолет" торгует это место у города и хочет устроить безопасную гавань для своих пароходов. Говорят, что тверское городское общество находит какие-то препятствия этому полезному делу {Теперь уж это дело кончено. В 131 № "Московских ведомостей" 1857 г. я прочел следующее известие из Твери от 14 октября: "На-днях жители города Твери присутствовали при освящении вновь устроенной обществом "Самолет" пароходной гавани, и при нас были введены в несколько часов семь пароходов того общества, которые по спуске искусственно поднятой воды остались на суше, на нарочно устроенных платформах, на несколько аршин выше настоящего горизонта Волги. Это простое, но практически придуманное устройство дает возможность ежегодно после навигации осматривать подводные части пароходов, исправлять и красить их, что, как известно, для сохранения железных судов необходимо, и все это делается в несколько часов, без издержек, а что еще важнее - без ломки этих весьма легко построенных пароходов. Гавань, построенная обществом, возникла в глазах наших в несколько месяцев и в настоящее время окончена для помещения в ней семи пароходов; как слышно, она стоила обществу значительных издержек, но зато пароходы его, составляющие весь капитал общества, совершенно обеспечены от случайностей внезапного вскрытия реки зимою, как то случилось в декабре прошлого года, и от ежегодного весеннего разлива реки и ледохода, часто весьма опасных для зимующих судов. Этот док вырыт в горе близ устья Тьмаки и обнесен земляным валом вышиною более шести сажен, то есть выше самых весенних вод. Строители воспользовались весьма искусно небольшим притоком вод речки Тьмаки и наполняют ею гавань до необходимой высоты посредством весьма простой шлюзной системы. Гг. директоры общества выговорили себе право увеличить со временем гавань эту до таких размеров, чтобы в ней могло поместиться до сорока судов, и тогда не только извлекут из этого значительный доход для общества, но окажут благодеяние тем судохозяевам, которые до сего не знали, где и как спасаться от льда. Утешительно видеть, как наша Тверь ежедневно более и более принимает вид благоустроенного портового города, имея свои верфи, где строятся железные пароходы. Разукрашенные разноцветными флагами пароходы и щегольски одетые в форменную одежду капитаны и экипаж пароходов оживляли в продолжение целого дня местность около новой гавани; а рабочие, строившие гавань, вместе с матросами пировали чинно за сытным обедом и, за неизбежною чаркою, прославляли щедрость строителей, радуясь о благополучно оконченной навигации". (Прим. А. Н. Островского.)}. Жаль! Если это предприятие удастся компании, то, при настоящем упадке судостроения в Твери, много народу будет кормиться от этой работы.

II

ВЕСЕННИЙ КАРАВАН

Через несколько дней после полного разлива Волга значительно сбыла, но зато воды ее ожили. У пароходной пристани стояли рядом три парохода, чистенькие, как будто только вчера сделанные: "Тверь", "Рыбинск" и "Ярославль" (общества "Самолет"); противоположный берег был окаймлен новенькими барками верхнего каравана; черные лодки, управляемые девятисаженными потесями, сплавлялись вниз за кладью; рыбаки причалили к берегу свои пловучие садки и торговали рыбой; перевозные лодки сновали поперек Волги.

В это время главный интерес представляет Затверечье {Часть города за Волгой на левом берегу Тверцы. (Прим. А. Н. Островского.)}: там, на крутом берегу, близ каменных хлебных лавок (на которых прошлогоднее наводнение {Залиты были обе части города, лежащие за Волгой (Заволжье, Затверечье); часть, лежащая за Тьмакой (Затьмачье), была затоплена совершенно. Опасность угрожала даже Миллионной улице, если бы не насыпь, наскоро сделанная бывшими в то время в Твери ратниками. (Прим. А. Н. Островского.)} ознаменовано черной чертой и оригинальной надписью: "4 апреля 1855 года был потоп до сих пор"), как на бирже, толпятся всякого рода рабочие артели, ожидая дела. Но прежде, нежели будем говорить о рабочих, я считаю нужным сказать несколько слов о судоходстве по Волге и о том караване, который теперь прибыл в Тверь.

или сплавное - по течению. Подъемное судоходство производится тягою лошадей или людей; а сплавляют посредством потесей и весел. Подъемом, или взводом, приходят суда в Тверь, во все продолжение навигации, из всех пристаней, лежащих между Тверью и Рыбинском, а также и из Твери до Вышнего Волочка по Тверце; сплавляется же в Тверь только один караван ранней весной из верхневолжских и гжатских пристаней. Летом, по причине мелководья в верхних частях Волги, от Ржева до Твери могут ходить только малые, легко нагруженные суда. Всех караванов, приходящих в Тверь и отправляющихся по Вышневолоцкой системе, бывает в лето три: весенний, меженный (летний) и осенний. Весенний караван, о котором мы теперь и будем говорить, составляется: а) из судов, грузящихся на верхневолжских и гжатских пристанях {От Зубцова до Твери сгоняются в неделю. (Прим. А. Н. Островского.)}, и частью б) из судов, нагруженных на рогачевских и других пристанях между Тверью и Рыбинском. Этот караван, как и все прочие, от Твери до Вышнего Волочка доводится лошадьми в две недели; на каждую барку полагается 10 лошадей и 4 коновода. В Вышнем Волочке стоянка, а не главное складочное место, как говорит г. Бабст в статье своей "Речная область Волги" {Магазин землевладений и путешествий. Географический сборник, издаваемый Н. Фроловым, Москва 1852 г., т. I, стр. 392. Эта статья до сих пор представляет самое лучшее описание Волги и ее притоков. Некоторые значительные ошибки, встречаемые в описании верхних частей Волги, извиняются тем, что, как видно из самой статьи, автор там не был, а писал с чужих слов. (Прим. А. Н. Островского.)}. Из Вышнего Волочка выступает в половине мая и доходит до С. -Петербурга в семь недель, то есть около Петрова дня. От Волочка идет уже судоходство сплавное, коноводы возвращаются в Тверь, а барки переснащиваются, то есть снимается дерево (мачта) и губа (руль), устраиваются полати (четыре помоста), на которые становятся лоцман и рабочие, и по концам для управления кладутся потеси {Слово "потеси" встречается в указе Петра I, октября 31 1720 г. "Всех купеческих людей товары и прочих людей припасы от гжатской пристани и из других городов в С. -Петербург, как на судах, так и на возах, не задерживать и остановки не чинить и до С. -Петербурга привального, отвального и прикольного и в мостах на реках и чрез канал (Тверецкий) пропускного и от свидетельства отписей и с потесей, с весел никаких поборов нигде не имать". (Прим. А. Н. Островского.)} (девятисаженные еловые бревна, обтесанные в виде весел).

Главные, типические суда Вышневолоцкой системы: барки и полубарки; устройство их, как мы увидим, вызвано необходимостью.

Барки, составляющие весенний караван, строятся на верхних частях Волги и ее притоков, в уездах: Гжатском, Сычевском, Ржевском, Зубцовском, Старицком, Новоторжском, Вышневолоцком, Тверском, а также и в уездах, лежащих ниже Твери: Корчевском, Кашинском, Калязинском, Углицком и прочее. Конструкция их определена законами (XII т. Св. зак., изд. 1842 г. Уст. пут. сооб., ст. 122 и 123). Длина барки 17 сажен, ширина 4 сажени, вышина бортов 2 аршина. Дно имеют совершенно плоское, борта прямые. В длину борта прямы на 14 сажен, нос и корма закругляются на три сажени - значит, по полторы сажени. Оснастка барки различна, глядя по тому, для какого судоходства она назначается: для подъемного или сплавного. Для подъемного ставится дерево (мачта) и навешивается губа (руль); при сплавном - то и другое снимается, а устраиваются, как мы уже сказали, полати и кладутся потеси. Барка сидит в воде, при 6-6 1/2 тыс. пуд. груза-12 вершков, при 7-7 1/2 тыс. - 14 вершков, при грузе от 7500 до 8000 пуд. - 15 вершков. Барки, совершив одну путину, никогда не возвращаются, а продаются в Петербурге на дрова и отчасти на постройки. Полубарки конструкцией своей сходны с барками, размеры их также определены законами (Уст. пут. сооб., ст. 128). Длина не более двенадцати, а ширина четыре сажени, высота стен от одного до полуторых аршин. Грузу поднимают от 4500 до 6500 пудов при осадке от двенадцати до пятнадцати вершков.

Такое устройство судов условливается самим Вышневолоцким путем. Суда возвращаться не могут, следовательно должны стоить хозяину как можно дешевле. Потом в Боровицких порогах от неровности дна и отсильного волнения подвергаются перегибу, а по мелкости фарватера не могут глубоко сидеть в воде. Все это заставляет строить суда, во 1-х, совершенно плоскодонными, чтобы при малой осадке поднимали как можно более грузу, во 2-х, из тонко распиленного елового лесу (днище два дюйма, бока один дюйм) для гибкости, в 3-х, топорной работы для избежания лишних издержек.

К типу вышневолоцких судов можно причислить вышневолоцкие лодки, хотя они не входят в канал Вышневолоцкий, а доходят только до Торжка и Вышнего Волочка и возвращаются назад в Тверь. Они строятся в Вышневолоцком и Осташковском уездах и в Твери. Длина от двенадцати до шестнадцати сажен, ширина четыре сажени. Вышневолоцкие лодки называются также огибежными, потому что днищевые доски выходят из подводной части, загибаются и прикрепляются к бортам. Эти лодки осмаливаются и поэтому большею частью на Волге носят название черных лодок. Управляются так же, как и барки. Грузу поднимают от четырех с половиной до семи тысяч пудов при осадке от двенадцати до пятнадцати вершков; служат до пяти лет.

Главный груз весеннего каравана составляют на судах, пришедших с верхневолжских и гжатских пристаней, то есть из Ржева, Зубцова, Гжатска и Старицы: пенька, сало, зерновой хлеб (преимущественно яровой), льняное семя, конопляное масло; а на судах, пришедших с пристаней, лежащих между Тверью и Рыбинском, то есть из сел Рогачева и Кимры и городов Корчевы, Калязина, Кашина, Углича, Мышкина: сало, зерновой хлеб, пшеничная мука, а из Углича, сверх того, колбасы, ветчина, тряпье и сальные свечи очень хорошего качества. Этот товар частью отправляется по железной дороге.

Как этот караван сплавился до Твери, мы поговорим впоследствии, при описании ржевских и зубцовских пристаней, а теперь скажем, какие рабочие нужны ему для дальнейшего пути. Во-первых - лоцман, который действует рулем, чтобы управлять ходом барки и распоряжаться рабочими; во-вторых - коренные, или водоливы, которые смотрят за чистотой судна и за целостью товара; в-третьих, наконец, коноводы с лошадьми, чтобы тянуть барку вверх по Тверце.

Лоцмана. По пространству своих занятий лоцмана делятся на три рода: 1) Низовые лоцмана, которые ведут суда из низовых пристаней до Твери, между ними есть и ярославцы, например Копринские. 2) Тверские лоцмана (крестьяне Тверского уезда), проводят суда от Твери до Вышнего Волочка. 3) Вышневолоцкие (крестьяне Вышневолоцкаго уезда), сплавляют суда от Вышнего Волочка до Новгорода и С. -Петербурга. Все эти лоцмана проводят барки от места до места и называются сквозными, в отличие от других, которые ведут только по опасным местам и сдают опять прежним. Таковы в Тверской губернии в Вышневолоцком уезде ножкинские лоцмана. Их обязанность проводить суда по р. Мете через пороги от деревни Ножкиной До города Борович. Они составляют особую артель и состоят в казенной службе. Жалованья получают 1 руб. 50 коп. с каждой барки и по окончании навигации делят поровну. Они же нанимаются у купцов на верхневолжских и гжатских пристанях и ведут суда насквозь до Вышнего Волочка.

Лоцмана все на хозяйских харчах и жалованье получают следующее {Сведения получены чрез Статистический комитет из Тверской пал. госуд. имуществ. (Прим. А. Н. Островского.)}:

а также старицкие и новоторы. Коренные делают в лето одну путину. Самый большой путь и самая большая плата - это от Рыбинска до С. -Петербурга, от 30 рублей и более, на хозяйских харчах.

Коноводы. Коноводы нанимаются лоцманами: тянуть барки от Твери до Вышнего Волочка. Коноводы обыкновенно торгуются на пару лошадей, но приходят на работу - кто с одной, кто с двумя, кто с тремя и т. д. и потом складываются для одной барки (10 лошадей). Средняя цена на пару от Твери до Волочка 15 руб. сереб.; харчи держат артельные, а корм для лошадей обыкновенно покупают у хозяев барок по цене, разумеется, высшей. В каждый караван коноводы делают одну путину (от Твери до Вышнего Волочка), итого три путины в лето. Из Вышнего Волочка возвращаются по шоссе на телегах, в которые запрягут и кругом которых увяжут свои десять лошадей, и гонят очень скоро, чтобы даром не проедаться на дороге. На каждую барку требуется десять лошадей при четырех коноводах: двое больших и два мальчика. Ранней весной коноводы тянут только по левому берегу Тверцы, на котором сделан искусственный бичевник, а когда обсохнет - то по обоим берегам, разделив пополам и лошадей и рабочих. Промысел этот доставляет занятие крестьянам Тверского, Корчевского и Новоторжского уездов. Коноводы часто из тех же деревень, откуда и лоцмана, а иногда и из одной семьи; бывает и так, что отец коновод, а сын лоцман. Об этом ходит следующий анекдот по Волге. Когда произойдет такой случай, что на одной и той же барке лоцман и коновод в ближайшем родстве, то выходят некоторые затруднения, впрочем не очень важные и легко устраняемые. Лоцмана, по должности старшего, имеют привычку ругать подчиненных, и надобно заметить, что никто на всей Волге, а может быть и во всей вселенной, не ругается так, как лоцмана, хотя сами по себе они, без исключения, честнее и нравственнее всех прочих судорабочих. Должность такая! Да и притом же вся ответственность за целость судна лежит на них одних. Но как же обругать ближайшего родственника? А не обругать иногда никак нельзя! Лоцман в таком случае поступает следующим оригинальным образом: он сначала крикнет на коновода: "Эй ты, шуба!" да и потом уж шубу и ругает. И не обидно, и должное не упущено!

III

СЕЛО ГОРОДНЯ

В Твери, на Волге, рыбных садков немного, рыба незавидная, а цены почти московские. Как-то раз я разговорился на набережной с одним стариком, как видно хорошо знающим Тверь, и между разговором спросил у него: отчего так дорога рыба?

- Нет у нас хорошей рыбы, оттого и дорога. Сколько я запомню, и всегда у нас, в Твери, было бедно рыбы-то, а теперь уж и вовсе мало. Волга мелеет год от году, ну, да и пароходов пужается, так уходит. Вот в Городне хорошую рыбу ловят, так надо ее там купить торговцам-то да 30 верст везти кверху, а еще которая поснет; как же дешево-то продавать?

- Ловят, как не ловить! Ловят и повыше Твери, тоже есть ловли, да все бедно! Не то что уж куда продавать, и нам-то на продовольствие нехватает. Так как же ей дешевой-то быть.

Я поехал в Городню в надежде найти там значительные рыбные промыслы.

На правом, высоком и крутом берегу Волги, в 30 верстах ниже Твери по московской дороге лежит село Городня. Прежде, до литовского разорения, это был город и назывался Вертязин. В нем было три церкви: одна каменная, бывшая соборною, построенная в XIII веке во имя рождества пресвятые богородицы, существует и доселе. Строение ее предание приписывает Тверскому князю Борису Александровичу.

- Церковь у нас так стара, - говорили мне в Городне крестьяне, - что уж ушла в землю. - Но она не ушла в землю, а внизу, под сводами, был устроен храм, на стенах которого еще и теперь видны старинные фрески. В этом храме особенно замечательны царские врата, вероятно современные постройке. Две другие церкви: во имя воскресения Христова и святых мучеников Бориса и Глеба, были деревянные, и о давнем существовании их свидетельствуют только надгробные камни без всяких надписей. В Вертязине и кругом его было много монастырей, что видно из старинных межевых и дозорных книг, копии с которых я сам видел в церкви села Кошелева. Монастырей в Вертязине и вблизи его было пять: Петровский в городе, Златоустов на правом берегу Волги, против нынешней гостиницы, Троицкий в двух с половиною верстах, Александровский в 1 1/2 верстах от церкви по дороге к Твери, на правой стороне шоссе, и Николаевский песочный (Видогодский тож) против церкви на другой стороне Волги. Все монастыри и церкви, исключая одной, разорены в литовское нашествие, и самый город даже потерял свое имя.

значение.

Долго любовался я живописным видом с обрывистого берега от церкви. Под ногами Волга, синяя от пасмурной погоды и подернутая рябью; несколько рыбаков, стоя в своих маленьких, вертлявых челноках, поднимали баграми верши; сверху шли черные лодки, которые, несмотря на усилия лоцманов и прислуги, находящейся на них, прибивало береговым ветром к противоположному берегу и, наконец, посадило на мель. Легкая двухвесельная глинковка, сплошь набитая народом, пристала к берегу, и пассажиры веревочкой потянулись по горе в село подкрепить себя для дальнейшего пути. За рекой зеленел поемный луг, который расстилался ковром вплоть до высокого, темного соснового лесу. Справа и слева между кустарниками кой-где блестели изгибы и плесы Волги; по крутым берегам далеко виднелись белые каменные церкви сел. Между селами вам непременно укажут Едимоново, замечательное как своею древностью, так и тем, что в нем родилась мать великого князя Михаила Ярославича.

Рыболовство в Городне оказалось очень незавидное, и во всем селе нет ни одного невода. Вообще на всем в Городне заметен упадок, железная дорога лишила это село всех выгод. Прежде, когда тут был проезд, все крестьяне по своим занятиям разделялись на три рода: содержателей постоялых дворов, ямщиков и рыболовов, и все имели выгоды, даже с излишком. Тут гремели дилижансы; поминутно то с той, то с другой стороны подлетали к почтовой гостинице лихие тройки; добрые господа и купцы щедрой рукой давали на водку; разжиревшие дворники брали деньги не только за харчи да за сено и овес лошадям; брали за то, что лошадь только на дворе постояла, брали даже за тепло {Брать за тепло значит брать за то, что вошел в избу погреться. (Прим, А. Н. Островского.)}. Бывало, счеты не выходили из рук у дворника и то и дело щелкали под его толстыми пальцами. Бывало, ямщик отпряжет своих взмыленных лошадей, у которых животы ходнем ходят, - оттого, что очень уважал господ, - сходит в гостиницу - получит с барина на водку, сдвинет маленькую шляпу на самое ухо, возьмет в повод свою тройку, закинет связанные узлом разноцветные вожжи на плечо и отправляется прямо на постоялый двор выпить стакан-другой водки да посидеть часа полтора за чаем. А подъедет дилижанс, и в огромной кухне почтовой гостиницы поднимется всякого рода стук и шипенье; тут и рыбак находил выгодный сбыт своему товару. Как, например, москвичу не попробовать рыбки при первой встрече с Волгой? Как не съесть ушку или соляночку из стерлядей?

- Да, было времечко, да прошло. Пожили в свое удовольствие. Теперь вся наша привилегия отошла. Больно нас чугунка приобидела! - сказал со вздохом мой ямщик.

- Что ж, принимайтесь за землю, - отвечал я ему.

- Да и прежде, чай, богаты не были, а только гуляли вдоволь?

- Это точно. Это уж что толковать! Гульба большая была.

Не потому им тяжело приниматься за соху, что самый труд тяжел, а потому, что избаловались, как они сами называют, городскими слабостями. У иного соли нет, а не напиться двух раз чаю в день нельзя. Такая привычка! Ну, и тащит последнее.

В настоящее время в Городне рыболовством занимаются человек десять, сбывают свой товар приезжим торговцам по различной цене, глядя по рыбе и по времени, но только весьма по дешевой (от 4 копеек серебром за фунт). Мы, жители столиц, и вообразить не можем тех ничтожных цен, по которым покупают рыбу купцы-рыбопромышленники у крестьян-рыболовов, особенно в июле месяце, когда от теплой воды рыба снет в садках! Да и во всякое время. Количества улова и годовой выручки в Городне определить невозможно, верно только то, что прибыль от промысла не превышает издержек на бедные, плохие снаряды, на повинности и вообще на все крестьянские нужды. Только что концы с концами кое-как сходятся. В образе жизни рыболовы ничем не отличаются от прочих жителей Городни.

Поездом ловят непременно двое. Стоя в челноках на расстоянии сети друг от друга, они тихо, плывя по воде, тянут по дну сеть, которая бывает обыкновенно не более трех сажен длины и полуторых аршин ширины и вязана, как частый невод {Замечательно, что эти сети совсем не имеют ни грузил, ни поплавков. (Прим. А. Н. Островского.)}. Нижняя половина сети немного загибается посредством привязанных к нижним концам веревок, которые они держат в руках и по сотрясению которых узнают о попавшейся рыбе. Тогда выбирают сеть, вынимают рыбу в один из челноков и продолжают далее свой поезд.

Верши разных величин (от 1 1/2 аршин и более) и вятели опускают на дно с грузом и в продолжение дня раза два или три ездят в челноках для осмотра, поднимают их баграми, выбирают рыбу в челн и опять опускают на дно.

Верши и вятели по различным местностям имеют и различное устройство, а также и наоборот, одного и того же устройства снаряд в различных местах разно называется. Верша отличается от вятеля тем, что плетется из ивовых прутьев, а вятель - из пряжи. Верша имеет вид кувшина, низ ее закругляется и плотно завязывается, а верх широко раскрыт, посередине делается перехват, внутрь верши вплетается горло в виде воронки, для того, чтобы вошедшая рыба не могла выйти {С. Т. Аксаков в книге своей: "Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах" (Москва 1855 г., стр. 23) смешивает морду, вершу и нерот, между тем как в некоторых местностях Московской и Тверской губерний они различаются. Нерот имеет четвероугольное отверстие, а верша - круглое; в некоторых местах - наоборот (Подольский уезд), но не смешиваются. (Прим. А. Н. Островского.)}. Сверх того, вершею, как родовым названием, называются все снаряды, плетенные из ивняка, которые по местности и по устройству имеют и свои видовые названия, например: морда, мережа, ванда, рукав, кувшин, нерот, кошель, хвостуша и прочее.

Об этих видоизменениях верши мы будем говорить при описании местностей, где они употребляются, здесь скажем только о хвостуше, потому что едва ли придется упомянуть о ней. Хвостуша длиннее обыкновенной верши и плетется в виде конуса без перехвата и без горла. Она ставится обыкновенно в самых быстрых местах, например при спуске плотин, отверстием против воды, тогда как другие верши ставятся наоборот. Это самый простой снаряд; рыба забивается в него просто стремлением воды, которое и мешает ей выйти назад {Я видал хвостуши до сажени величиной. (Прим. А. Н. Островского.)}. Вятель есть вязанный из пряжи мешок, натянутый на несколько обручей (3-10), в него из той же пряжи ввязывается горло, а иногда два. Видов вятелей также очень много (вентур, кужа, крылена, мережа, однокрылая и двукрылая и прочее), и употребление их особенно значительно в озерных ловлях, при описании которых и будем говорить о них подробно.

Ездят большею частью стоя и правят одним веслом. Для дальних переездов употребляют челноки с устроенными посередине для рыбы садками в виде ящика и крытыми носами (волк), где сохраняются от дождя пища и одежда.

Зимой забивают езы (в других местах заезки, заколы и забои). Это один из самых древнейших способов рыбной ловли в Великороссии, рано встречается в наших старинных актах {Грамота воеводы кн. Пожарского с товарищами о постройке нового города на Беле-озере и проч.: "Акты Арх. экспед., т. II, стр. 260". (Прим А. Н. Островского.)}. Для этой ловли забивают поперек реки по дну колья и загораживают щитами из хвои, оставляя между ними небольшие промежутки, и в эти промежутки вкрепляют верши. Такой способ хлопотлив, портит фарватер да и, по словам самих рыболовов, приносит немного выгоды, так что в простую прорубную вершу {Маленькая, в аршин, плетенная из ивовых сучьев верша, которая опускается с грузом в прорубь. (Прим. А. Н. Островского.)} попадает рыбы не менее, если не более.

Ловят и удочкой, но только мелкую рыбу, и то большею частью ребятишки или те, которые не имеют других снастей. Во время вскрытия рек здесь, как и везде, ловят наметками или саками. Снаряд этот устраивается очень просто. Глубокий мешок, связанный часто (корма), натягивается на обруч и прикрепляется к длинному шесту, на котором его и опускают в воду с берега.

Рыба ловится из крупной: щуки, налимы, окуни, головли, язи, лещи, подлещики и шерешпера (жереха); из мелкой: пискари, ерши, ельцы, плотва, уклейка и прочее. Когда я был в Городне, стерлядь еще не ловилась, ход ее начинается около 10 мая.

Как редкие случаи иногда попадается белорыбица; старики рассказывали, что на их памяти раз пять или шесть заходили осетры значительной величины. Самый замечательный случай был в марте 1849 г.; была поймана огромной величины стерлядь, которую содержатель гостиницы, купец Воронов, представил ко двору, за что получил высочайший подарок.

по пятницам, и пятницы называются ильинскими. Далее по берегам Волги всю неделю перед Ильиным днем постятся и называют ильинским постом. В пожары смежные с загоревшимся строением дома обходят с образами. Был случай: одна простенькая (малоумная) девушка Прасковья, когда пожар уже подходил к той избе, где она жила, несмотря ни на какие просьбы и увещания не лезла с печи, уверяя, что их дом не сгорит. Так и случилось. Она умерла два года тому назад.

IV

ДОРОГА К ИСТОКАМ ВОЛГИ ОТ ТВЕРИ ДО ОСТАШКОВА

Май 1856 года.

Когда проселочные дороги достаточно обсохли и переезд через ручьи и овраги сделался возможным, я решился ехать в страну болот и озер, к истокам Волги. От Твери до истоков Волги можно проехать тремя путями: на Вышний Волочек, Торжок и на Ржев. Я избрал менее торную и, следовательно, более интересную дорогу на Торжок, а возвратиться предполагал на Ржев, чтобы уже, не разлучаясь с Волгой, проследить, по возможности, развитие этой могущественной реки со всей ее береговой обстановкой от самого зародыша вплоть до впадения в нее Оки. Дорога же на Вышний Волочек - до Волочка железная, а от Волочка почтовая - не представляет никакого интереса, кроме самого города, в котором можно побывать во всякое время благодаря чугунке.

От Твери до Торжка идет старое шоссе, которое до сих, пор прекрасно содержится, но проезду очень мало, и мне попадались навстречу почти только одни коноводы, скачущие во всю мочь своих плохих лошадей из Волочка обратно. На половине дороги, на правом берегу Тверцы, лежит богатое село Медное, прежде бывший ям. В Медном пристань, на которой, для отправки в Петербург, прежде грузилось до 50 судов, теперь менее. В особой слободе живут лоцмана и коноводы; впрочем, этим промыслом занимаются, начиная от Твери и до Торжка, крестьяне всех деревень и сел, лежащих по обоим берегам Тверцы {Деревни: Киселева, Глазкова, Новая, Городище, Рылово, Павловский перекат, Мельникова, Устье, село Пречистый Бор, дер. Чопорова, Щокотова, Глинки, Навогильцы, село Медное, дер. Мухина, Крупышево, Осилки, Буянцова, Горки, село Спас, дер. Бречково, Голенищево, село Семеновское. (Прим. А. Н. Островского.)}.

"красный товар" в полном смысле слова, да ящика два с медными серьгами, оловянными кольцами и разноцветными тесемками - вот и все {В 1847 г. на ярмарке в с. Медном привозу было на 880 р. сер., сбыту на 740 р. сер. Описание Тверс. губ. в сельскохозяйственном отношении В. Преображенского. СПБ. 1854 г., стр. 535. (Прим. А. Н. Островского.)}. Незначительность ярмарки, вероятно, происходит от близости городов Твери и Торжка, где каждый крестьянин может купить во всякое время все, что ему нужно, были бы только деньги.

Торжок бесспорно один из красивейших городов Тверской губернии. Расположенный по крутым берегам Тверцы, он представляет много живописных видов. Замечательнее других - вид с левого берега, с бульвара, на противоположную сторону, на старый город, который возвышается кругом городской площади в виде амфитеатра. Хорош также вид с правой стороны, с старинного земляного вала; впрочем, лезть туда найдется немного охотников. Собственно старый город был на правом берегу: там и соборы, и гостиный двор, и площадь, а левый берег обстроился и украсился только благодаря петербургскому шоссе.

Торжок известен с начала XI столетия и тогда еще снабжал Новгород, в случае неурожая, хлебом, который доставлялся тем же водным путем, как и теперь, то есть Тверцою и Метою, между которыми был волок. Вот что находим мы в первой Новгородской летописи под 6790 (1282) годом... {Когда князь Андрей Александрович, выйдя из Новгорода, взял с собою старейших мужей новгородских. (Прим. А. Н. Островского.)} "И прииде Семен Михайлович {Один из новгородцев. (Прим, А. Н. Островского.)} в Торжок и седе в Торжку засадою, не дадяше внити во Торжок наместникам Дмитриевым, а обилие попровади все в Новгород в лодиях, а в Новгороде хлеб бяше дорог". Торжок, как пограничный город Новгородской области, подвергался от соседей частым разорениям, а впоследствии, по присоединении к Москве, был разорен в смутное время поляками. Между жителями Торжка, и особенно между раскольниками, ходит предание, что их город есть древний Коростень; но это очевидная выдумка, и весьма позднего происхождения, основанием для нее послужили голуби, помещенные в городском гербе. Голуби попали в герб совсем по другой причине: императрица Екатерина II, проезжая через Торжок, заметила в нем много голубей и велела поместить их в уездный герб. Такие легенды, основанные на гербах, существуют и в других городах, например в Ярославле про медведицу...

В Торжке я познакомился с тамошним старожилом, почтенным купцом Ефремом Матвеевичем Е[лизаровым], собирателем древних рукописей о Торжке. У него я видел между прочим: "Описание г. Торжку, учиненное по указу царя Михаила Феодоровича в 1625 году". Привожу несколько интересных сведений из этого описания: "Монастыри деревянные: 1) Рождественский на посаде; 2) Василия Кесарийского; 3) Никитский; 4) Троицкий - в конце посада вверх по Тверце; 5) Пустынской; в нем: триодь постная, в десть, печать литовская, часовник в полдесть, печать литовская, устав и прочие книги письменные; 6) Девичий во имя воскресенья господня; 7) Борисоглебский, - евангелие литовской печати {Теперь существуют только два последние монастыря. (Прим. А. Н. Островского.)}. Церквей на посаде 20 {Теперь 27 каменных и 2 деревянных, из которых одна замечательна древностью и изяществом постройки. (Прим. А. Н. Островского.)}. Название мест: "Вознесенский конец, Воскресенский, Благовещенский, Пятницкий, Богоявленский, Егорьевский, Знаменский, Успенский, Козмодемьянский, Климентовский, Мироносицкий, Ивановский, Ипатицкий, Ильинский, Воздвиженский, Цареконстантиновский, Дмитровский, Власьевский, Никольский". Ряды: "Сапожной, Серебряной, Калашной, Хлебной, Горшечной, Овощной, Молодежной {Вероятно, нынешний скобяной (молоточной). (Прим. А. Н. Островского.)}, Рыбной и Соляной, Мясной, Москотильной; всех лавочных мест восемьдесят и полшеста (85 1/2), да пустых триста одно место с четвертью, да пустых четырнадцать мест, полковых, да пустых сто семь мест, анбарных, да пустых восемьдесят пять мест, запустели до раззоренья {Теперь лавок: 181 каменных, 193 деревянных. (Прим. А. Н. Островского.)}, а иные и в раззоренье, а кто на тех местах поставитца и ему давать оброк потому ж по два алтына и по две деньги".

Из этого видно, что Торжок до разоренья (литовского) был городом богатым. Некоторые происшествия означаются в описании не годами, а эпохами, вероятно очень памятными для жителей, например: было в литовское раззоренье, в зяблый год {Вероятно, 1602 г., при Борисе Годунове, когда "бысть мраз и хлеб побило, отчего бысть глад чрез три года и от того глада множество людей измроша, и ядяху тогда псину и мертвечину и ино скаредное". (Прим. А. Н. Островского.)}, в лихолетье {Время самозванцев. (Прим. А. Н. Островского.)}.

74; постройкою их занимались крестьяне государственных имуществ и помещичьи, Новоторжского и частью Вышневолоцкого уездов. Новоторжский уезд составляет центр судопромышленности в губернии, кроме того что каждая деревня по Тверце доставляет коноводов и иногда лоцманов. Крестьяне Новоторжского уезда, преимущественно пред другими, занимаются судостроением не только дома, но и ходят для этой работы на верхневолжские, то есть ржевские и зубцовские пристани, от сего и самые барки называются новоторками. Груз, отправляемый из Торжка в Петербург, состоит большею частью из местных продуктов (например: овес, покупаемый в Новоторжском и смежных уездах) или по крайней мере из продуктов, обделываемых в Торжке, как то: кожи, пшеничная мука и преимущественно солод.

Половина солодовенных заводов Тверской губернии, по расчету г. Преображенского {Описание Тверской губернии в сельскохозяйственном отношении В. Преображенского. СПБ. 1854 г. (Прим. А. Н. Островского.)}, находится в Торжке, где, по сведениям 1845 г., показано 19 заводов, а по сведениям 1848 г. числится 25, на которых выделывается солоду на 120 тысяч рублей сер., значит, эта промышленность значительно усилилась. Другую важную отрасль промышленности Торжка составляет выделка кож. На 16 заводах выделывается: белая и черная юфть, полувал, опоек, красная юфть, козел и сафьян, всего приблизительно на 70 тысяч руб. сер. Торжок исстари славится производством козлов и сафьянов и в этом отношении уступает только Казани и Москве. Особенно известна в Торжке красная юфть купца Климушина, при гостинице которого (бывшей купчихи Пожарской, но переведенной теперь по причине малого проезда в другой дом) есть небольшой магазинчик, где продаются торжковские сапоги и туфли. Работа вещей прочна и красива, но цена, по незначительности требования, невысока: я заплатил за две пары туфель, одни из разноцветного сафьяна, другие из бархата, шитые золотом, Ъ руб. сер.

Прежде золотошвейное мастерство процветало в Торжке; в 1848 году вышивкою туфель и сапогов занималось до 500 мастериц. Теперь эта промышленность совершенно упала, и только в нынешнем году, по случаю коронации, несколько рук успели найти себе работу за хорошую цену - до 15 руб. сер. в месяц. Новоторжские крестьянки, большею частию девки, славятся по всей губернии искусною выделкою подпятного кирпича; и золотошвейки, за неимением своей работы, принуждены были заняться тем же ремеслом. От великого до смешного только один шаг! Летом для работы кирпича они расходятся по всей губернии, разнося с собой разврат и его следствия.

В Торжке бывает в год две ярмарки: крещенская и никитская; первая - с 6 по 12 января, а вторая - с 12 по 18 сентября. Ежегодный привоз простирается на сумму до 50 000 руб. сер.

Несмотря на то, что промышленность в Торжке развита значительно, в быте мещан довольства не заметно; значит, и здесь труд дешев и не всем рукам достает работы. Вот что я слышал от одного почтенного старожила торжковского: "Мещане у нас очень богомольны, но говеют не каждый год, а через год и более, потому что не имеют денег на необходимые при этом расходы". Известно, как незначительны расходы простого человека на говенье, и если он отказывает себе за бедностью в такой важной душевной потребности, то сколько он должен отказывать себе в прочих жизненных потребностях, менее важных!

того, весной, когда воды много, мешает ловле постоянный ход судов, а в межень, когда запираются шлюзы, река очень мелеет, и в это время вылавливается и вытравливается вся рыба дочиста. Хотя отрава или окормка рыбы запрещена законом {Уложен. о наказаниях, ст. 1142. (Прим. А. Н. Островского.)} и виновных, кроме денежного штрафа, велено подвергать церковному покаянию, - но, к сожалению, это баловство водится по всей России, и в Торжке также не без греха.

Распространение этого противозаконного способа ловли, по моему мнению, происходит от того, что поймать и уличить виновного почти нет возможности. Долго ли с лодки или с берегу накидать в воду небольших шариков? {Из черного хлеба с кукольваном. (Прим. А. Н. Островского.)} А когда рыба завертится на поверхности и все, и правые, и виноватые, кинутся ловить ее, чем ни попало, тогда вину сваливают обыкновенно на проходящих, что "вот, дескать, шли какие-то да чего-то набросали". Я думаю, что было бы очень полезно преследовать как можно строже продажу кукольвана, которым торгуют почти открыто.

Недолго нужно жить в Торжке, чтобы заметить в обычаях и костюме его жителей некоторую разницу против обитателей других городов. Девушки пользуются совершенной свободой; вечером на городском бульваре и по улицам гуляют одни или в сопровождении молодых людей, сидят с ними на лавочках у ворот, и не редкость встретить пару, которая сидит обнявшись и ведет сладкие разговоры, не глядя ни на кого. Почти у каждой девушки есть свой кавалер, который называется предметом. Этот предмет впоследствии времени делается большею частью мужем девушки. В Торжке еще до сей поры существует обычай умыканья невест. Считается особым молодечеством увезти невесту потихоньку, хотя это делается почти всегда с согласия родителей. Молодые на другой день являются с повинной к разгневанным будто бы родителям, и тут уж начинается пир горой. Такой способ добывать себе жен не только не считается предосудительным, но, напротив, пользуется почетом. "Значит, уж очень любит, коли увез потихоньку", - говорят в Торжке. Не иметь предмета считается неприличным для девушки; такая девушка легко может засидеться в девках.

Старый живописный наряд девушек (шубка или сарафан, кисейные рукава и душегрея, у которой одна пола вышита золотом) начинает выводиться; место его заступает пальто, а вместо повязки с рясками (поднизи из жемчуга) покрывают голову шелковым платочком. Пальто, которые теперь пошли в моду, длинны и узки, с перехватом на талии; они шьются из шелковой материи ярких цветов и большею частью бывают голубые и розовые. Сжимая грудь, они безобразят фигуру. Образ жизни замужних совершенно противоположен образу жизни девушек; женщины не пользуются никакой свободой и постоянно сидят дома. Ни на бульваре, ни во время вечерних прогулок по улицам вы не встретите ни одной женщины. Когда они выходят из дому по какой-нибудь надобности, то закутываются с головы до ног, а голову покрывают, сверх обыкновенной повязки, большим платком, который завязывают кругом шеи. Богатые кокошники становятся редки.

Новоторжские крестьяне и мелкие городские торговцы ездят по деревням Тверской губернии с женскими нарядами и называются новоторами {Товар новоторов: серебряные, медные и оловянные кресты, пуговицы, серьги, кольца, иглы, наперстки, ножницы, ножички, роговые гребни, ситцы, нанки, кумач, китайка, выбойка, коленкор, миткаль, кушаки, платки, плис, позументы, ленточки, шнурки, тесемки, бусы, бисер, пояса и прочее. (Прим. А. Н. Островского.)}. Это название присвоено всем торгашам мелкими товарами, хотя бы они были и из других уездов. Новоторы не пользуются в губернии хорошей репутацией; о честности их ходит поговорка: новоторы - воры...

тракт, по которому проезд бывает почти только зимой. Невесело влезал я в полуразвалившуюся телегу; дождик более и более расходился, ямщик мой говорит на каком-то едва понятном наречии {Об наречиях в Тверской губернии будет особая статья. (Прим. А. Н. Островского.)}, а впереди 130 верст незнакомой, почти необитаемой проселочной дороги, это хоть кого заставит призадуматься. И я, вероятно, просидел бы надувшись верст 30, если бы не встреча, которая меня надолго развеселила. У самой гостиницы подошел ко мне господин мрачной наружности, но одетый весьма прилично; придав своему лицу таинственное выражение, он обратился ко мне с следующими словами: ."Почтеннейший! хотя на мне и синь кафтан, но кто имеет чувствие, тот подаст".

Первый переезд от Торжка до Рудникова, в 22 версты, я проехал часов шесть. Я не предполагал, чтобы в нескольких верстах от шоссе, в середине России, в 60 верстах от Твери, могла существовать такая глушь! Дорога идет местами совершенно безлюдными, - то заросшими кустарником болотами, то голыми холмами, и все это - и дорога, и болото, и поля - усеяно различной величины каменьями, точно несколько дней сряду шел каменный дождь. Телега то и дело прыгает по камням и поминутно ждешь, что переломится ось либо рассыплется колесо. Поля по холмам и большею частью по выжженному лесу (лядины) возделаны кое-как, потому что камни и корни мешают вспахать и взборновать порядочно. Здесь я в первый раз видел бороны особого устройства, приспособленные к местности, называемые смычевыми, или смыком.

Устройство ее очень просто: она делается из нескольких еловых плашек, расколотых вдоль и сплошь приколоченных к двум перекладинам так, чтобы сучья были вниз; потом сучья обрубают на поларшина и завастривают. Таким образом, зубья у этой бороны не вставные, а натуральные и имеют ту выгоду, что свободно гнутся над каменьями и довольно упруги, чтобы разбивать комья.

"Едет он день до вечера, перекусить ему нечего", - говорится в русской сказке про Ивана-царевича; то же случилось и со мной. В Рудникове я полчаса пробегал по деревне, чтобы достать несколько яиц, дат и то баба, у которой я купил яйца, не бралась сделать яичницу, а послала меня к живущей на другом конце деревни солдатке, которая, ка,к женщина бывалая, по ее мнению, должна была знать эту премудрость.

В Кузнечикове (другая станция, в 11 верстах от первой) мужиков совсем не оказалось, и десятский - баба. - А где ж ваши мужья? - спросил я у десятского. - "Которы ушли у каматесы (каменотесы), а которы дорогу циня" (чинят), - отвечала она. Скудость земли заставляет здешних крестьян отходить на целый год на заработки, иначе им негде достать оброка, а недостаток оборотливости и ловкости, недостаток, без сомнения, условливаемый печальной обстановкой их жизни, запрягает их на веки вечные в тяжелую каменотесную работу.

написано. Но и тот, к кому бегали, оказался плохим чтецом и о содержании открытого листа не мог ничего им сказать наверное.

На 8-й версте за Качановым начинаются горы, называемые "Свиные хребты", в виде длинных узких гряд; они тянутся на несколько верст по одному направлению и представляют большое сходство с хребтами животных. Дорога идет частью параллельно хребтам, по их откосам, но длиннейшее ее протяжение занимает гребень большого хребта, так что от самой дороги по обе стороны начинаются скаты. Пять верст наслаждаешься живописным видом с этого гребня. Ребра гор изрезаны оврагами и покрыты лесом, и за лесом тянутся мхи {Так называются болота. (Прим. А. Н. Островского.)}. Профессор Московского университета г. Щуровский проезжал в этом году из Твери в Рыбинск и описал попавшиеся ему на дороге валуны {Эрратические явления. "Русский вестник", 1856 г., октябрь, кн. I. (Прим. А. Н. Островского.)}. Очень жаль, что он не был в Новоторжском и Осташковском уездах; здешние эрратические явления гораздо замечательнее тех, которые он видел. Одно уже название "Свиных хребтов" указывает на сходство формы этих гор с "Лошадиными хребтами" в Америке, о которых пишет г. Щуровский в своей статье.

Два остальные переезда, от Жилина до Крапивны и от Крапивны до Осташкова, не представляют ничего замечательного; болото, лес - и только. Не доезжая озера, ямщик мой свернул на вышневолоцкую дорогу для удобнейшей переправы через Рудинское плесо {Плесами здесь называются заливы Селигера или целые озера, соединенные с Селигером проливами, которые называют реками. (Прим. А. Н. Островского.)} Селигера, потому что перевозы на почтовых трактах всегда несравненно лучше. Наконец, после утомительного суточного странствования, я приехал на берег Селигера. Новые невиданные картины открылись предо мной. На берегу вся увешанная сетями деревня, через пролив Рудинского плеса тянется непрерывная цепь мереж, безгранично протянулось синее озеро с своими островами, вдали колокольни и дома почти утонувшего в воде Осташкова, покрытый дремучим лесом остров Городомля и почти на горизонте окруженные водой белые стены обители Нила преподобного...

Примечания

Печатается по тексту, впервые опубликованному в "Морском сборнике" (1859 г., Љ 2).

населения; он должен был написать также ряд статей. В "Морском сборнике" была напечатана только эта статья. Путешествие было прервано случившимся с Островским несчастьем (ушиб ноги).